Сентенция о женщине во времени

И женщина, персями солнце затмевая,
Склонилась надо мной, жарою утомлённым.
Лососи персей на меня взирают
Глазами тёмными сосочков аппетитных.

Итак, женщины, родившиеся в 20-х годах прошлого столетия. Они частично пережили гражданскую войну, со всеми там петлюрцами и бендерцами. Жрать им особо тогда было нечего. И лежали они, завёрнутые в полотняные тряпушки, на полке, в нетопленной избе, жадно посасывая ситцевые кульки со жмыхом. Вместо соски. А особо зажиточные могли себе позволить пососать мешочек с овсянкой. Ну и если ряба одичавшая забежит на село, то самые скоростные, выигравшие тендер, могли бульон там забацать.

И только казалось, жизнь стала налаживаться - тут Великая Отечественная. И опять петлюрцы да бендерцы. И опять жрать нечего.

И тёлочки, в свои двадцать, вместо дискотек - в окопы раненых таскать, на крыши тушить зажигалки, на завод точить болванки. Бутылка водки - 800 рублей, и то на чёрном рынке. А за подбитый "тигр" давали премию 900 рублей.

Затем послевоенная разруха со всеми вытекающими, и, наконец, счастливое хрущевское время, в которое они вошли, когда им было за сорок.

Дальше "застой", и последующий выход на вполне заслуженную пенсию. А на восьмидесятилетие старушкам подарили демократию. Взамен пенсий и квалифицированного медицинского обслуживания. Говорить о прикладном значении женщин, родившихся в 20-е годы прошлого столетия, смысла не имеет. Поскольку их практически не осталось.

Женщины, родившиеся в 40-х годах. Они не воевали, потому что были детьми. Но им тоже от войны перепало. Голод, болезни, вши всякие и пленные немцы. Разруха их тоже зацепила, но в меньшей степени, чем предыдущих фигуранток. Всё-таки о детях хоть как-то заботились там, покармливали. При этом они видели, как тяжко приходится взрослым. Это была такая серьёзная, на мой взгляд, школа. И в "хрущёвскую оттепель" они вошли, будучи не по годам развитыми, приученными к труду и к обороне. При этом они сохранили способность радоваться этому времени. Ну, сами прикиньте, это ведь на самом деле была их весна! И дальше тоже всё шло хорошо. Достойная зарплата, стабильная работа и всё такое. Но на пятидесятилетний юбилей им преподнесли подарок! Вы знаете какой. А в пятьдесят лет поздно начинать жить заново. Слишком хорошо было весной. И вполне понятная мне ностальгия, в совокупности с памятью о голоде, болезнях, вшах и пленных немцах, не позволила им полноценно интегрироваться в современное общество. Как правило, они хорошо подходят на роль любящих бабушек или добрых вахтёрш.

Женщины, родившиеся в 60-е годы. Жили как хомячки. Пионерский лагерь, группа продлённого дня с сосисками и тушёной капустой. Комсомольские собрания и турпоходы. Летние трудовые лагеря, распределение, молодая специалистка, конструкторское бюро, авторская песня, "Мастер и Маргарита". Затем, у некоторых особей Солженицын, как ирокез российской демократии. Хотя, лично мне кажется, что лучше пластинка Тимати в CD-чейнджере, чем книга Солженицына на полке. И в результате на выходе мы имеем бойких, уверенных в себе тёлочек, набитых всяким трэшем, которые с наступлением "нового времени" быстро, как им кажется, сориентировались и научились "мыслить по-новому". Они, собственно и есть тот родник, из которого берёт начало бурная и необузданная река. Река всепоглощающего и беспредельного российского непрофессионализма. Мы видим их самодовольные лица в окнах сберкасс. Они руководят какими-то несуразными и бесполезными отделами. Они заведуют многочисленными мебельными салонами, открытыми на деньги мужей. Лишь бы дома под ногами не путалась. Они с серьёзным видом малюют картины. Они активно действуют в туристическом бизнесе и, не зная иностранных языков, возят в рекламные туры журналистов. Они знают всё. Если вы чего-то не знаете, спросите у них. Только меня не заставляйте!

Женщины восьмидесятого-девяностого года выпуска. Вообще прискорбно. Годятся лишь на роль студенток Академии Экономической Безопасности, да на органы.

Женщины 2000 года. Их ещё можно спасти. Подумайте об этом!

"Медведь", июнь 2008