laertsky.com
Главная страница
Карта сайта
Форум
лаэртский
Дискография
Песни и аккорды
Стихи und поэмы
Альбомы в mp3
Лаэртский Бэнд
Голоса Родных
Концерты
Акварели
Wallpapers
Ответы на письма
Бесило-Радовало
"Медведь"
со стороны
Переводы
Видеозаписи
Радиоэфиры
Публицистика
Иллюстрации
Подражания
монморанси
О программе
Эфиры 1992-95
Эфиры 1996
Эфиры 1997
Эфиры 1998
Эфиры 1999
Эфиры 2000
Эфиры 2001
Silver Rain
Заставки
Терминология
Сайты гостей
прочее
Читальный зал
Музей сайта
Гостевой стенд
Картинки недели
Архив рассылки
Голосования
"Месячные"
реклама
laertsky.com  |  монморанси  |  1998  


Орден куртуазных маньеристов. Часть 1

Дата - 20.12.1998 г.

Александр Лаэртский - Лаэртский, Вадим Степанцов, Константин Григорьев, Андрей Добрынин - поэты, Григорий - директор.

Харрис: Настоящую распечатку позволю себе посвятить происшедшему несколько ранее, чем ономнясь, расколу в Ордене куртуазных маньеристов, каковой о сю пору коробит меня, заставляя переживать нечто схожее с горечью утраты.
 

 1   2   3   4 

Лаэртский: Итак, в это время, дорогие радиослушатели, пришло время знакомиться с нашими гостями. И первое слово я предоставляю, так сказать, буферу нашей сегодняшней вечеринки, который, к сожалению, с нами сегодня не сможет быть по той причине, что мы наконец-то арендовали всё здание номер 11 по Новому Арбату, и он пойдёт изучать его конструкции, дабы лучше ориентироваться в них, - это Вадим Степанцов. А своих гостей он представит сейчас сам.

Степанцов: Я представлю ваших гостей, Александр. Дело в том, что я, к сожалению, не смогу потереться вместе с вами на волнах "Эха Москвы", это мне предстоит завтра, в программе Ксении Лариной. Сейчас я пойду ознакомлюсь с этим прекрасным зданием на предмет того, как отбиваться от иракских или, может быть, американо-британских террористов, если они начнут нас тут завоёвывать хором... Я хочу прежде всего представить Андрея Добрынина - Великого Приора Ордена куртуазных маньеристов...

Добрынин: Здравствуйте, дорогие друзья...

Степанцов: Вот. У него голос несколько слаб, поскольку он уже стар и немощен, но зато Константэн Григорьев, командор-ордалиймейстер Ордена куртуазных маньеристов, молод, румян, свеж и криклив.

Григорьев: Добр-р-рой ночи, дорогие друзья!

Лаэртский: Э-э-э... Будьте здоровы! Да. Ну что же, и мы начнём нашу неспешную беседу. Я хотел поговорить с вами вот о чём: о новом в поэзии явлении, как-то стихорисование, то есть когда люди на огромных раскиданных там и сям листах пишут определённые строки и слова и потом подвешивают за какое-то такое летающее устройство или просто башенный кран кого попало за лебёдку, за ремень, он, значит, висит над этой всей, над морем этим, скажем, листов этих и читает, вчитывается. Это, конечно, требует технических затрат, определённой смелости от читателя и определённых финансовых затрат со стороны поэта, а дело в том, что ведь все поэты, они... они как привыкли? Они же привыкли на халяву всё, они привыкли, что дескать, перья им сейчас дарят, чернильницы - дарят; приходит он, например, ко мне, к издателю, и говорит: "Саня, издай книжку!" Я говорю: "Ну, давай бабки - нет базара!" А он: "Нет, я хочу гонорар"... То есть, он хочет и гонорар, значит, за бумагу я заплати, бабки ему выплати, потом, значит, его эти писаки все, там, продай, понимаешь; я говорю: "Не-е-е-ет, родной, говорю, ступай-ступай". У меня сейчас конфликт вообще с Петелькой - знаете, замечательная поэтесса Екатерина Петелька, так что в суд она на меня подаёт... Что вы скажете на тему таких новых методов самовыражения?

Добрынин: Да об этом уже сказал давно Эдгар По. Когда-то он сказал такую вещь, очень простую, что нынешние писатели путают две вещи - выражать нечто неясное и неясно выражаться. Так вот те люди, которые неясно выражаются, они должны подвешиваться на краны, падать с огромной высоты в бассейны и так далее. Поэтому нужно на это смотреть философски...

Степанцов: А ещё они любят пукать в бочки с серной кислотой.

Добрынин: Да, правильно.

Степанцов: Обжигая свою нежную кожу.

Добрынин: Ну, правильно... Вадим, в силу своего исконного гуманизма, сказал, что они пукают в бочки с серной кислотой. Я думаю, что таких людей нужно растворять в этих бочках, чтобы не оставалось следа вообще никакого.

Лаэртский: А что есть добавить у Григорьева Константина?

Григорьев: Пока ничего, я внимательно слушаю, что тут происходит.

Добрынин: Дело в том, что Константэн Андреич Григорьев отличается крайней тупостью, поэтому не стоит его слишком часто беспокоить.

Лаэртский: Понятно, я буду иметь в виду. Кстати, существуют ведь и другие методы прочтения литературы, то есть существует - ну, вы знаете, - такое искусство, как-то граффити, когда вот они из пульверизаторов, покупаемых у нас тут внизу в магазине - кстати, заходите все, покупайте... Ну, сейчас, дело в том, я объясню такую странную несколько свою манеру разговора, - просто хочется денег очень. Вот. А не рекламируя себя как-то и не тусуясь вообще где ни попадя можно остаться просто с голой жопой, а сейчас морозы грядут, да и некрасиво это, и забить могут палками сограждане, подумав, что, в общем-то, я панк. И из такого импозантного мужчины, каким вы сейчас меня видите, в перстнях, в байде всей, с соплями с двумя сотовыми, - вдруг такой засранец; будет побит. Поэтому я таким образом провожу это дело, смысл в том, что продаём, торгуем, приходите-покупайте, деньги несите, но, тем не менее, значит, они пишут всякие фразы и строки - писатели в смысле - на стенах домов. Затем внизу раскладывается матрас или несколько матрасов, либо подгоняется какая-нибудь байда, на которую солома нагружена, и читатели по очереди прыгают так, чтобы лететь лицом к стене, и искромётно впитывают в себя на уровне какой-нибудь двадцать четвёртой строки, даже прямо в подсознанку, как говорится, не загружая оперативную память попросту, все произведения поэта или писателя. Но, кстати, я хочу сказать, что очень большая уже такая у нас читательская аудитория, там и сям мы только и слышим - шмяк! шмяк! - и даже так мы назвали нашу библиотеку - "Библиотека Шмяк". Если хотите - заходите, только берите с собой деньги.

Добрынин: То есть, мы должны что-то говорить теперь?

Лаэртский: Да как хотите, собственно... можем послушать телефонный звонок...

Добрынин: Монолог чудовищной был длины.

Лаэртский: Ну, давайте послушаем телефонный звонок. Двести три, девятнадцать, двадцать два. Здравствуйте, вы в прямом эфире. Мы...

Слушатель: Это Вася Солнцевский.

Лаэртский: Приветствуем.

Слушатель: У меня к Степанцову вопрос, можно?

Лаэртский: Безусловно!

Слушатель: Вас вчера показывали по тэвэ-шесть, это "Вечеринка из центра". Вы там участвовали, подпевали какой-то бейсбольной команде. Как вот до вас дошло, что надо участвовать в этой акции?

Лаэртский: Ага... спасибо. Я не понял, а в чём проблема-то?

Степанцов: Пока я не ушёл осматривать помещения, заделывать окна мешками с песком для возможного отражения иноземной агрессии, - я, Вадим Степанцов то есть, - я хочу пояснить, что здесь, в студии находятся мои коллеги по Ордену куртуазных маньеристов. То, что вы видели вчера на диск-канале, относится к группе "Бахыт-Компот". Я как-то так удачно совмещаю свою музыкально-эстрадную деятельность с деятельностью чисто поэтической, в чём разница - мои друзья впоследствии пояснят. Так вот. Футболисты - ну, что футболисты? Они были ненастоящие футболисты, они просто притворились футболистами, на самом деле они такие унылые певцы, и их там посадили в сеточку, кто не видел, в такую сеточку, загончик, и было много-много шариков разноцветных. И мы их так понемножку опускали, говорили: "Вот, какие у нас хорошие тут пеструшки-несушки, сколько яичек нанесли". Я думаю, что им это было очень обидно.

Лаэртский: А-а... понятно.

Степанцов: Вот, но к Ордену куртуазных маньеристов данная акция не имеет никакого отношения, хотя, хотя, хотя... скоро мы эти обе ипостаси, буквально через два дня, совместим.

Лаэртский: Кстати, пока ты ещё не ушёл, тут целые два вопроса к тебе, Вадим: "Уважаемый Вадим!" - это спрашивает знаешь кто? Миша, он сейчас заходил сюда. "Знаком ли ты с творчеством писателя Леонида Андреева и Михаила Арцыбашева, как ты относишься к декадентам и имеешь ли ты револьвер", собственно.

Степанцов: Про декадентов лучше всех написал фельетонист примерно того же периода Дорошевич - был такой неплохой писатель. У него есть специальный рассказ, "Декадент" называется. Там едут в вагоне две купчихи, одна другой говорит: "Какая у вас интересная жизнь! Ваш муж - декадент и всё такое..." И та ей открывает глаза на правду, на голую правду жизни. Дело в том, что все декаденты, они к чему стремятся? К купеческим капиталам. Они спят и видят, как бы из своей нищей декадентской богемной жизни прыгнуть в большие деньги, из грязи да в князи. Поэтому к декадентам я отношусь хорошо.

Лаэртский: Ага, вот ты знаешь, опять же, тут некто Ольга Экстремальная - это, видимо, фамилия - к тебе такую телегу прислала: "А поэт лишь тот, - говорит она, - кто, глядя в небо, сказать не может: "Я там не был", - это первое, и второе: "Пишите, это вам, дескать, поможет, прости вас Господи, умножить свою искру, пусть хоть творчество - всего лишь грусть"... Видишь, любят как тебя тётки. Далее. Десятилетняя Маша спрашивает вопрос, который поставил меня в тупик: "Кто такой Эдгар По?"

Добрынин: Эдгар По...

Лаэртский: Но тут нужно ответить, как ребёнку, дело в том, что это ребёнок. Ну, десять лет грудничине.

Добрынин: Хорошо, я отвечу ей, как ребёнку. Эдгар По был прекрасный такой человек, ирландского происхождения американец, который страдал запоями, жил не очень чистой жизнью со своей племянницей и при этом писал замечательные рассказы.

Лаэртский: Хороший, хороший достаточно ответ... я напоминаю вам, уважаемые, что у нас в гостях члены Ордена куртуазных маньеристов Андрей Добрынин, Константин Григорьев и пока что ещё здесь Вадим Степанцов, вы можете задавать им вопросы по телефону 203-19-22, но сейчас я всё-таки предлагаю, может быть, как-то вам исполнить что-то своё, поскольку к нам приходят сюда люди и с гуслями, и просто даже некоторые на ложках играют, один, например, при нас тут выковал косу металлическую мощную, то есть показывал мастерство, скажем так, наковаленного искусства, и тут всё в парах было, после этого мы делали ремонт... Самые разные люди бывают. И мы предлагаем вам тоже проявить себя вот... э-э... ты машину ловишь, что ли?

Добрынин: Я думаю, что проще всего нам прочесть стихотворение какое-нибудь.

Лаэртский: Безусловно, это гораздо проще, нежели ещё при этом танцевать, потому что я, например, когда читаю стихотворение, я ещё делаю па и, в общем-то, всякие балетные фишки.

Добрынин: Мне всегда очень трудно найти стихотворение, которое уместно для чтения, но всегда уместно для чтения прочесть то, что прямо касается человека, который живёт какой-то своей будничной жизнью. Я хотел бы прочесть стихотворение о метро. Называется - "Баллада о катастрофе в метро".

Когда ощупал тьму тоннеля
Глубинный луч электровоза,
Моим вниманьем завладела
Твоя скучающая поза.

Ты щеголяла в чёрной шляпе
И в кимоно тёмно-зелёном;
Под ним я пышный бюст увидел
Сверлящим взором воспалённым

Была ты в розовых перчатках
И в фиолетовых сапожках,
Лосины красные блестели
На сильных узловатых ножках.

Ты взор мой пламенный поймала,
Но не показывала вида -
Так перед чернью выступала
Великая Семирамида.

В твоих глазах, совок ничтожный,
Я значил до смешного мало;
Том "Анжелики в Новом свете"
Ты крепко к сердцу прижимала.

Для мира чересчур прекрасны
Такой прикид, такие формы,
И я тебя под близкий поезд
Столкнул решительно с платформы.

И отошёл, чтобы не видеть
Последовавшей тяжкой сцены.
И разом брызги и ошмётки
Влепились в мраморные стены.

Раздался рёв, но пригодилась
Конспиративная сноровка:
Крича: "Пустите! Что случилось?" -
В толпу я затесался ловко.

Навстречу мне старухи лезли;
Подпрыгивая и ругаясь,
Я к эскалатору пробился
И скорбно думал, поднимаясь:

"Увы, к бесформенным ошметкам
Свелось блестящее обличье, -
Так ужасающе непрочно
На свете всякое величье".

Спасибо!

Лаэртский: А я бы даже назвал это стихотворение "Венеция".

Добрынин: Да? Вот как?

Лаэртский: Ну что же? Может быть, ваш коллега по Ордену... вообще, я знаю, что внутри любого коллектива творческого, например, я помню, что я в своё время заведовал одной кафедрой в институте сельского хозяйства тогда ещё бывшего Советского Союза, и, вы знаете, внутри кафедры была жуткая грызня, я уже не говорю о том, что постоянные подсадки перед начальством, например, опоздал, через проходную прошёл на пять минут позже - уже идёт докладная, страшные вещи. То же самое в творческих коллективах - мы засылали агентов наших и в различные оркестры, в частности, в оркестр пыу Е.Ф. Светланова, тоже там... да в любом коллективе, например, в моём собственном коллективе "Лаэртский-бэнд" каждый так и норовит подпортить друг другу что-то. Может быть, я тоже поторопился, сказав слово "коллеги", то есть по работе-то вы коллеги, но, может, вы друг друга ненавидите дико?

Добрынин: Конечно, конечно, в Ордене процветают интриги, подкопы, наушничество, зависть и всё такое...

Григорьев: За что, допустим, ты меня ненавидишь? Это Григорьев.

Добрынин: А ни за что. За то, что ты вот Григорьев.

Григорьев: Ага... ага...

Добрынин: За то, что ты... иной раз приходится делиться с тобой деньгами. Ненавижу.

Григорьев: Ага, полезло, полезло!

Лаэртский: Я могу сказать, что у нас с одним из моих коллег, например, возникло непонимание и даже, не побоюсь этого слова, фашизм какой-то развился в отношениях после того, как он, принеся домой тортик, - а у меня уже был куплен тортик, - значит, мой тортик съели, а свой, уже надев свои мерзкие ботинки советского производства, которые он десять лет носил, хотя зарабатывает хорошо человек достаточно, он сказал: "Э-э, кстати, а можно я свой тортик заберу с собой?" Наверное, это была неудачная шутка, да?

Добрынин: Нет, это удачная была шутка, это очень психологически понятно.

Лаэртский: Хороший психологический портрет, то есть.

Добрынин: Да-да-да.

Григорьев: Вот Добрынин, к примеру, у нас такой.

Добрынин: Да, я такой - и горжусь этим!

Лаэртский: Ну, что же, может быть, мы послушаем сейчас твои стихи, Кость или, может, ты даже что-то споёшь или как-то вот...

Григорьев: Спою, спою непременно, может быть, чуть-чуть попозже...

Лаэртский: Если будет мешать музыка, ты скажи, я попрошу Алексея, чтобы он не играл.

Григорьев: Нет, музыка, напротив, я думаю, Алексей сбацает что-нибудь под мотивчик, который я буду читать, но пока все подходит. Стихотворение о девушках, которые разочаровались в жизни и хотят покончить с собой.

Очень грустною была девушка Аннет:
Повторяла про себя: "Смысла в жизни нет..."
Проклинала этот мир и свою судьбу;
Не хотела жить Аннет - и спала в гробу.
Говорила всем она лишь про суицид,
Начитавшись ужасов, плакала навзрыд.
Музыку унылую слушала Аннет,
В комнате покрасила стены в чёрный цвет.

Вдруг - свела её судьба с пареньком простым.
Улыбнувшись, он сказал: "Тю, чего грустим?
Меня Жориком зовут! Выпьем или как?" -
И сплясал перед Аннет танец краковяк.
Он привёл её к себе, водкой угостил,
Вдруг подумала Аннет: "Жорик очень мил!"
И, расслабившись, Аннет быстро напилась,
С Жориком вступив затем в половую связь.
Сладкая, горячая ночь у них была,
Ведь на этот раз Аннет не в гробу спала;
С этим парнем проведя пять ночей подряд,
Изменилася Аннет, полюбив разврат.
Перекрасилась она, стала веселей,
Стала рэйвы посещать, - Жорик был диджей.
Все подходят к ней: "Аннет, неужели - ты?
Мы не знали, что в тебе столько красоты!"
Парни все теперь хотят с ней потанцевать,
В общем, счастлива Аннет - незачем скрывать.
Светятся глаза у ней, светится душа;
Девушки, любите жизнь! Жизнь - так хороша!
Не мрачнейте, это вам, правда, не идёт.
Улыбайтесь до ушей - счастье вас найдёт.

Вариант: Жорик вас найдёт.

Лаэртский: Да, замечательное стихотворение. Мы тоже, к слову будет сказано, писали, в общем-то, в Думу на чём попало на ту тему, чтобы запретить наконец прокрутку по всем телевизионным каналам депрессивно-маниакальных фильмов, как-то: Питера Гринуэя и иже с ним, а также вынуть из продажи и из торговли такие фильмы, как "Стена" "Пинк Флойда" и прочую депрессивную античеловеческую, в общем-то, продукцию.

Добрынин: Правильно-правильно.

Григорьев: А толку, а толку?

Лаэртский: А заполнить всё это такими замечательными сериалами, как "Грейс, это, в огне" и потом ещё другой её мужик тоже, там, где-то в конюшне - и прочими весельями такими, то есть совершенно верно, отчего происходит это у них повсеместно? Мы смотрим, вот спускаться сейчас будем - то тут один висит, то тут висит, то здесь; что мы у него найдём при обыске? Ну, естественно, барсетку, потому что только ради этого мы и обыскиваем, - элементарное мародёрство, которое само по себе является актом гуманизьма по отношению к обыскивающему, да? А также обязательно... хорошо, если мы найдём томик Бэ-бэ-бэ-блока, понимаете, это ещё ладно, а то, как правило, там либо Саша Чёрный, либо кто ещё? Вадик, кто ещё есть такой, который... а, Вадик ушёл уже, да...

Григорьев: Теняков наш любимый, Теняков. Ужас, ужас...

Лаэртский: Теняков лежит, хорошо. А вот, например, лет через двадцать все эти суицидальные и суицидные иже с ними, когда их мы будем, - а мы так же будем заниматься мародёрством и обыском, - мы у них что будем находить? Сорокина будем находить, Пелевина будем находить и ма-а-аленький компакт-диск Бориса Гребенщикова...

Добрынин: Не уверен, я думаю, что мы у них прежде всего будем находить переписанные от руки в записные книжки неверным детским почерком угловатым или иногда, наоборот, безумно угловатым почерком шизофреника стихи куртуазных маньеристов.

Григорьев: Вот как.

Добрынин: Мне кажется - так.

Григорьев: Александр, я помню наш когда-то давний очень разговор, года девяносто третьего, подслушанный, кстати, мной, это был даже не наш разговор, о том, что "Сирены Титана", вещь Воннегута, произвела когда-то на вас очень сильное впечатление. У меня такое же ощущение было от этой книги. Что вы читаете теперь?

Лаэртский: Кстати, вы знаете, вы так сказали...

Григорьев: Вот Сорокина упомянули, Сорокин - уже пройденный этап, да?

Лаэртский: Нет, вы сказали про "Сирены Титана"... Дело в том, что я - что твой баран, то есть он тоже, например, увидел новые ворота - на две минуты он в шоке, после этого он их не замечает. Сейчас я - вот хоть убей, я не помню, о чём это писал господин Воннегут.

Григорьев: И не надо помнить!

Лаэртский: Да, главное - впечатления, те эмоции, что мы получаем, безусловно.

Григорьев: Даже дело не в этом. Главное - собирать книги по принципу, чтобы их можно было перечи-ты-вать. Книги-бестселлеры в эту категорию, увы, не попадают.

Лаэртский: Вернуться нужно к нынешнему времени - действительно, Сорокин уже, так сказать, давно прочитан, остался позади, а сейчас меня знаете что резвит - это, в общем-то, прочтение инструкций к бытовым приборам высокой сложности; это действительно так! То есть, к примеру, к компьютерам к каким-то, к мощным микроволновым печам, причём если эта инструкция написана на языках прибалтийских, скандинавской, скажем так, направленности, это мне особо нравится. Или ещё больше всего я люблю читать украинские газеты двадцатых годов.

Григорьев: Круто.

Добрынин: Ну, что я вам могу сказать... можно, я скажу?

Лаэртский: Безусловно.

Добрынин: Я вам скажу, что вы как-то свысока относитесь к некоторым...

Григорьев: Кто "вы"?

Лаэртский: Да. Мы просим уточнить!

Добрынин: Вообще вы все. Вот к некоторым национальным группам, потому что есть, например, люди, которые считают, что украинцы произошли от племени укров, которые были однозначно... вот если, допустим, были неандертальцы, - укры были гораздо выше умственно и даже физически, чем эти неандертальцы. И что же теперь мы видим? Естественно, каждый всякий человек, который приходит на родину укров, он сравнивает себя с аборигенами и видит своё ничтожество. Поэтому, мне кажется, историей нужно заниматься вдумчиво.

Лаэртский: Безусловно, но я, кстати, хочу сказать, что у нас недавно был здесь, в программе, гость Олег Алиев, известный путешественник, он так честно и признался, что, несмотря на то, что он весьма умело пользуется микроволновой печью, не боится её, умеет включать третью скорость на машине, в общем-то, и даже пользуется ложкой и вилкой, и зубы чистит вроде, как все цивилизованные люди, - попадая в совершенно дикие племена, он чувствует себя там ущербным. А всё это откуда? Это не является, я хочу сказать, таким как бы преклонением перед первобытной такой мощью или энергетикой данного народа или данной местности, - ничего подобного, просто, опять же, на мой взгляд, всё связано с пищей. Если бы мог он туда привезти с собой, скажем, котлеты и всех их накормить этими котлетами, то спустя полчаса уже они бы лежали у его ног, а так как он питался там дикими уточками, которыми они его потчевали, то, соответственно, резко меняется набор генов, потребляемых с мясом, желудочный мешочек работает совсем по-другому, а известно, что мозг у мужчины на самом деле это же где? - это желудок, вот мы тут все, в общем-то, мужские, да? Особи.

Добрынин: Особи.

Лаэртский: Да, безусловно. Вот в чём, то есть всё... почему вот... это же серьёзная тема - почему мы все так сейчас себя плохо чувствуем? Да потому что мы жрём бананы, опять же, жрём - а это антиестественно. Давайте, например, закинем квашеной капустой в Гвинею и накормим их всех, до кадыка этой капустой набьём и посмотрим, будем набивать их до кадыка в течение, скажем, тридцати лет, - и посмотрим на мутацию данного народа, как она будет происходить. Так что всё идёт от продуктов пи-та-ния. Это я, кстати, прочитал главу книги этой, с которой мы поругались - Екатерины Петелька.

Григорьев, Добрынин: (хором) Нет, Александр...

Григорьев: Я вижу, что пришёл Вадим неожиданно. Вадим, ну как здание? Вы имеете что-нибудь сказать, Вадим?

Лаэртский: Э-э-э...

Григорьев: Он онемел, по-моему, от счастья, увидев это здание.

Лаэртский: Ну, понятно, уже прикидывает, сколько там можно это, где под офис чего сдать.

Добрынин: Нет, мне хотелось возразить просто насчёт такого благостного взгляда на вещи, что всё можно исправить якобы правильным питанием.

Лаэртский: Нет, не правильным - свойственным данной территории с момента её, ну, начала её развития эволюции. То есть росла тут кукуруза, и все ели кукурузу - вот есть, значит, кукурузу и надо было.

Добрынин: Но я всё равно не согласен, потому что есть...

Лаэртский: Да я сам не согласен.

Добрынин: Правильно, это делает вам честь, Александр, потому что, видимо, в вас умер незаурядный биолог, потому что учёные-биологи мне говорят так: что если воздействовать на определённые точки в мозгу человека, человек вообще не хочет есть, - вообще. Он может просто не есть. С другой стороны, если воздействовать на некоторые точки в позвоночном столбе, - человек начинает есть определённые совершенно вещи и отказывается от других. Вы как-то педалировали вопрос о капусте. От капусты просто человека не оторвёшь, - ну вот так вот.

Лаэртский: Вы знаете, я, будучи лаборантом института медико-биологических проблем, что на твоём Каширском шоссе, недалеко от метро Кантемировская, ну, в общем, в Новых Черёмушках и между Профсоюзной, неважно, где он находится, мы проводили эксперименты над животными, безобидные достаточно, и к нам попал котёнок - уникальный котёнок, сейчас мы не знаем, где он, потому что когда наступили тяжёлые времена, мы всех животных отпустили на волю, потому что к нам пришли два из Гринписа и говорят, дескать, животные должны жить на воле, - мы всех и отпустили их, это самое, пуделя отпустили, котёнка этого... Но котёнок был вот чем славен: если снять с ноги ботинок, ну, у меня снять, носок можно снять, и тихонечко наступить ему на хвост, ближе к копчику, ну, прямо тихонечко, не давя, да? - он начинал лупить, что твоя мясорубка, всё подряд, то есть вот листья, бумагу, капусту, огурцы, карандаши, там, других котят и даже пуделя. Я, кстати, подозреваю, что пуделя-то и не отпускали мы...

Добрынин: Ну что ж... это делает вам честь - это как бы находится в русле современной российской демократии: если нечем кормить, отпустить его... не буду говорить, на три точки, так сказать, в бойлерную куда-нибудь... да. Что с ними дальше случится... Гм! Ну, не буду вас ни в чём упрекать, одно скажу, что воздействие на определённые точки в позвоночном столбе делает чудеса.

Лаэртский: Я предлагаю вернуться немножечко к началу нашей встречи. Тут заходил Руслан, спрашивал, что уместней в Новый год водрузить на конец ёлки - звёзду или полумесяц. Как ваше мнение? Можно, сперва я скажу, если не против вы, Кость? Я, например, в этот Новый год буду закапывать ёлку начиная с макушки до корней всю туда, так, чтобы не надо было ничего вешать. Во-первых, место экономится, во-вторых, на корни мы можем что-нибудь поставить, там, как-то: бабу-чайник, а под бабу - чайник.

Добрынин: Под бабу - чайник?

Григорьев: Сильно, сильно. Нет, мысль оригинальная. Я бы водрузил сверху, после того, как ёлка закопана, голограмму Вадима. И, кстати, на вашем месте я бы предупредил меня, что вошла не фигура Вадима, а голограмма Вадима. Меня ввели в заблуждение, я оказался в несколько дурацком положении.

Добрынин: Интересно: голограмма Вадима запнулась о дверь, разбила несколько бьющихся предметов, - это как?

Лаэртский: Если уж совсем говорить прямо, то в прошлый раз Вадим Степанцов подарил нашей радиостанции немеренное количество плакатов со своим изображением, мы обклеили тут всё чего ни попадя, и поэтому, естественно, что пестрит в глазах, может быть, вы как-то и перепутали. Но он, я думаю, придёт ещё, он наверняка объявится, не потеряется он же тут в дебрях.

Григорьев: Нет, я довольно трезво смотрю на вещи и так понимаю, что просто здесь какое-то излучение существует особое.

Лаэртский: У меня дома-то? Безусловно, тут же башня Останкинская рядом...

Григорьев: Все изображения Вадима просто превратились в голограммы, которые шествуют бесконечными рядами по этой самой прелестной радиостанции.

Добрынин: Вы начитались Стивена Кинга, мне кажется.

Лаэртский: Тут некто Шелудивый спрашивает, чтобы мы все тут рассказали, как приворовывали золотишко в Тунгусе, то есть он намекает. Действительно, да, мы занимались контрабандой золота и спиртных напитков практически ещё год назад, затем, когда была уже сочинена налоговая система, наша сеть накрылась эта, но денег мы наимели немеренно, у нас, у каждого из здесь присутствующих, - ну, откроем эти секреты, ну что, в конце концов, от этого убудет и у Константина, и у Григория, и у Андрея, и, собственно, у Вадима... по несколько квартир в престижных домах с евроремонтами, квартиры, естественно, пока что под ключ, резервных, на случай, там, продать... есть дорогие автомобили, мощные золотые цепи и чёрные собаки тоже на золотых цепях, называемые доги. Всё это у нас есть и это наша заслуга, нам ведь нечего стыдиться, да?

Добрынин: Саш, можно я скажу?

Лаэртский: Безусловно.

Григорьев: Вот так-то! Господин Шелудявый.

Добрынин: Можно, я скажу?

Лаэртский: Безусловно!

Добрынин: На самом деле, старина, никогда не завидуй этим вещам, потому что заходишь в эту пустующую квартиру в центре Москвы, - там ни жены нет, ни детей... ходишь там, раздаётся...

Григорьев: Пробило старика, пробило...

Добрынин: Раздаётся эхо твоих шагов, Господи!..

Лаэртский: Потом спускаешься в нижнюю, ходишь там...

Добрынин: Как это горько!

Лаэртский: Горько... Так что, дорогой Шелудивый, ты уж живи в этой своей коммуналке. По крайней мере, выйдя ночью в полудепрессивном, спьяну состоянии на кухню, ты увидишь её - Веру, которая вешает бельё, стоит на табуретке, понимаешь? Ты уткнёшься носом в её неэпилированные конечности... вот. Но это живое существо, что твоя муха, а что мы, что - мы?

Григорьев: Голограммы одни.

Песня "Карлики и женщины".

Лаэртский: И я предлагаю обратиться к прослушиванию телефонных звонков, кстати, к нам присоединился и Вадим Степанцов, как ты нашёл вообще новую нашу покупочку?

Степанцов: Какую вы имеете в виду?

Лаэртский: Ну, вот этот домик. Небольшой домик.

Степанцов: Я страху такого натерпелся там, особенно на одиннадцатом этаже. Вообще это здание старое?

Лаэртский: Я думаю, что оно постсоветских времён такое.

Степанцов: Да? А уже призраки водятся.

Лаэртский: Уже водятся.

Степанцов: Какая-то такая аморфно-расплывчато-туманная бабка с двумя зубами верхней челюсти...

Лаэртский: А, это Прохор, наша девушка-связист.

Степанцов: А это призрак-трансвестит, да?

Лаэртский: Нет, она девушка, у неё...

Степанцов: Не-не, это призрак был! Это, наверно, не Прохор.

Лаэртский: Это она выглядит, её выписали только что из больнички.

Степанцов: Да...

Лаэртский: Ну, в общем, натерпелся ты...

Степанцов: Он представился Никифором вообще-то. Я думаю: "Трансвестит, что ли?"

Лаэртский: Маскируется. Маскируется, вот, тут, пока вы отсутствовали, заходили двое, значит, Денис и Оксана заходили. Оксана спрашивала: "Господа из "Бахыт-Компота", вам, что, любви не хватает?" И сказала также, что ей двадцать шесть лет. А Денис интересовался, что вам не хватает для полного счастья. Это такой новый вопрос достаточно для вас, я думаю.

Степанцов: Что касается "Бахыт-Компота", то нам, действительно, не хватает любви, в особенности женской, но это состояние нормально для любого нормального, здорового мужчины, потому что если мужчина розовощёк, круглолиц, улыбчив, резво бегает по утрам трусцой, то, конечно, ему всегда хочется пошалить с какой-нибудь особой противоположного пола. Но это же так прекрасно, об этом все наши стихи! И все наши песни.

Лаэртский: Да и вообще сам вопрос Оксаны, которой двадцать шесть лет, поставлен как-то обидно, то есть, если мужчина скажет: "Да, мне хватает женской любви", - значит, получается, что он импотент конченый?

Степанцов: Ну, мне - всё уже, до кадыка, как вы выражаетесь, Александр.

Лаэртский: Безусловно.

Степанцов: Ну, что это? Разве к такому мужчине может подойти нормальная, здоровая двадцатишестилетняя девушка?

Лаэртский: Оксана.

Степанцов: Оксана. Да плюньте такому мужчине в рожу просто. Плюньте в его угасшие, подёрнутые болотной ряской глаза. Ищите тех, кому любви не хватает! Ищите... кого ищите?

Лаэртский: Нас, нас, нас ищите, нас!

Степанцов: Нас, да, куртуазных маньеристов, вот - Григорьев тут блещет всеми щеками и очками.

Григорьев: Чего мне не хватает... да. Но сначала пусть Добрынин скажет, чего ему не хватает в жизни. Интересный вопрос...

Добрынин: Да нет, представьте себе эту глупейшую сцену, когда подходит здоровая девушка, переваливаясь с ноги на ногу всеми своими килограммами, и берёт вас за пуговицу... ну, это ужасно! В конце концов, всему есть эстетическое оправдание - всему тому, что происходит в жизни; этому оправдания - нет!

Степанцов: Я уверен, Оксана не такая. Она не переваливается с ноги на ногу всеми своими ста пятьюдесятью килограммами, а, наоборот, парит над суетой и грязью этого мира, как лёгкий эльф сорока восьми с половиной килограммов, хотел сказать: от роду, нет... весу. Всё-таки - весу.

Лаэртский: Я предлагаю обратить наше внимание к телефонным звонкам. Здравствуйте, вы - в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно. Алё.

Слушатель: ...и таких ансамблей, как-то: "Дристящие"...

Лаэртский: Вы знаете, уважаемый, вы...

Слушатель: ..."Бзделки" и "Отбитые"...

Лаэртский: Вы как-то тихо... Да. Это дело в том, что есть новый метод самореализации у базедовых. Мы сейчас специально прекратили поставку в питьевую воду одного из спальных районов Москвы йода и вот видим результаты, то есть на творческой самореализации происходит...

Степанцов: Нет, мы заменили йод новым препаратом - базедином.

Лаэртский: О!

Степанцов: Да.

Лаэртский: Ну, вы выручаете...

Степанцов: Новейшая разработка института стран СНГ при московской мэрии, к которой ваша радиостанция тоже имеет отношение. Наш друг Александр Севастьянов, специалист по племени укров, специально выделил из всех желёз представителей данного гордого и непобедимого народа этот элемент - базедин и теперь он его потихоньку подпускает в Москва-реку, из которой он попадает к нам в краны, в воду.

Лаэртский: А также посредством мяса рыб, выловленных там.

Добрынин: На этикетке изображён Степан Бандера с выпученными глазами.

Лаэртский: Вот Дима предлагает открыть счёт для нашей программы. Дима, да благодаря тебе, - я же знаю, что это за Дима, там постоянно какой-то отрицательный баланс минусовой, - так что только не от тебя такие предложения. Попробуем ещё один телефонный звонок.

Степанцов: Да, конечно.

Лаэртский: Здравствуйте, вы в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно.

Слушатель: Здравствуй-тя.

Лаэртский: Здравствуй-тя!

Слушатель: Э-э...

Лаэртский: Э-э...

Слушатель: Вот у всех есть какие-то движения: у вас - куйтиразные маньеристы, у Александра - базетологи, у "Тайм-аута" - мотологи или квачи и тэ дэ. И как вы можете это объяснить вот, до свидания, пожалуйста.

Лаэртский: Спасибо, спасибо.

Степанцов: Я думаю, что...

Лаэртский: Спасибо. Спасибо.

Степанцов: Объяснять мы будем это нашими стихотворными произведениями, мне кажется, что у Андрея Добрынина накопилось что сказать по этому поводу.

Добрынин: Двадцать второго декабря...

Степанцов: Да нет, стихи прочтите! Что вы всё - рекламу да рекламу.

Добрынин: А, стихи - пожалуйста:

Отчего не унываю,
Почему в любви неистов?
Оттого, что я читаю
Куртуазных маньеристов.

Григорьев: Какая пошлость...

Добрынин: Пошлость, да.

Степанцов: Но - правда! Но сколько правды в этой пошлости...

Лаэртский: Как вы относитесь к творчеству подлеца Сарасатэ по кличке Казимир? Вопрос задавал, опять же, Шелудювый.

Степанцов: Давеча встретили мы его в буфете ЦДЛа, пригласили поиграть в бильярд.

Григорьев: Нормальный мужик.

Степанцов: Нормальный мужик оказался. В общем-то. Творец никакой совершенно. Рифмует липы, там...

Лаэртский: Пипы.

Степанцов: Липы-пипы, там, листья даже! Липы-листья! Разве можно такие?..

Лаэртский: А, то есть на лэ, то есть он рифмует всё на лэ.

Добрынин: Всему есть предел.

Григорьев: Он просто подсел на траву...

Степанцов: Мы уж ему говорим: Казимир, ты скажи своему другу Шелудивому, что тебе ещё год-другой не стоит ходить, даже в буфет ЦДЛовский.

Лаэртский: И вообще подходить.

Григорьев: Я видел их с Шелудивым, просто надо немножко как-то контролировать процесс... они очень много курят травы.

Добрынин: Причём любой травы.

Григорьев: Любой абсолютно.

Добрынин: Пырей...

Григорьев: Высушенный чай.

Степанцов: Багульник, саксаул - тоже всё идёт у них в дело.

Лаэртский: Кстати, очень странно: вроде саксаул одновременно это и какое-то растение, а с другой стороны - уважаемый человек в ауле. Ну, обычно говорят: "Пойдём спросим у саксаула".

Степанцов: Да. Нет, но это не просто уважаемый человек в ауле, а человек, который играет на саксофоне.

Лаэртский: Да-а-а!

Степанцов: То есть это как у нас на деревнях гармонист первый парень, так вот там, южней Чимкента - это саксаул. Девки к кому бегут ночью на сеновал? К саксаулу.

Лаэртский: К саксаулу, да.

Добрынин: А вообще лучше всего знает это подданный Казахстана - Григорьев.

Григорьев: Я знаю совершенно точно, что в новой столице Казахстана Астане некоторых саксаулов зовут сексаул - совершенно определённо эти люди занимают сейчас ведущие сексуальные посты в этом прекрасном государстве.

Степанцов: Являются основной экспортной единицей из Казахстана в другие страны СНГ, Европы, Америки и Японии.

Лаэртский: Даже самый главный преступный авторитет Казахстана, как же его имя-то...

Степанцов: Гоча Джамбульский.

Лаэртский: Да, он тоже считается саксаулом, но дудеть не умеет.

Степанцов: Не зря его американцы уже пять лет не выпускают из своего...

Лаэртский: Из Америки, то есть они сидят там в Америке, он под пальмами, они говорят: "Ну, слушай, Гоги, тебя же убить могут..." Сидят, а он...

Добрынин: А я считаю, что это несправедливо.

Лаэртский: Да вообще всё несправедливо, мир так несправедлив... ну что же, мы сейчас ненадолго совершенно прервёмся, если вы не против, потому что пришло время послушать стихотворение...

Добрынин: Да мы устали ужасно.

Лаэртский: Да, сейчас мы начнём снова, через чуть-чуть.

Песня "Замороженные сиськи".
 

 1   2   3   4 

  laertsky.com  |  монморанси  |  1998
подсчетчики

 

Александр Лаэртский: laertsky@mail.ru. Администрация сайта: vk@laertsky.com.
По всем деловым вопросам пишите на любой из этих адресов.
При использовании оригинальных материалов сайта просьба ссылаться на источник.
Звуковые файлы, размещённые на сервере, предназначены для частного прослушивания.
Несанкционированное коммерческое использование оных запрещено правообладателем.
  laertsky.com     msk, 1998-2023