| laertsky.com | монморанси | 1998 |
|
Дата - 20.12.1998 г. Александр Лаэртский - Лаэртский, Вадим Степанцов, Константин Григорьев, Андрей Добрынин - поэты, Григорий - директор. Харрис: Настоящую распечатку позволю себе посвятить происшедшему несколько ранее, чем ономнясь, расколу в Ордене куртуазных маньеристов, каковой о сю пору коробит меня, заставляя переживать нечто схожее с горечью утраты.
Лаэртский: Итак, в это время, дорогие радиослушатели, пришло время знакомиться с нашими гостями. И первое слово я предоставляю, так сказать, буферу нашей сегодняшней вечеринки, который, к сожалению, с нами сегодня не сможет быть по той причине, что мы наконец-то арендовали всё здание номер 11 по Новому Арбату, и он пойдёт изучать его конструкции, дабы лучше ориентироваться в них, - это Вадим Степанцов. А своих гостей он представит сейчас сам. Степанцов: Я представлю ваших гостей, Александр. Дело в том, что я, к сожалению, не смогу потереться вместе с вами на волнах "Эха Москвы", это мне предстоит завтра, в программе Ксении Лариной. Сейчас я пойду ознакомлюсь с этим прекрасным зданием на предмет того, как отбиваться от иракских или, может быть, американо-британских террористов, если они начнут нас тут завоёвывать хором... Я хочу прежде всего представить Андрея Добрынина - Великого Приора Ордена куртуазных маньеристов... Добрынин: Здравствуйте, дорогие друзья... Степанцов: Вот. У него голос несколько слаб, поскольку он уже стар и немощен, но зато Константэн Григорьев, командор-ордалиймейстер Ордена куртуазных маньеристов, молод, румян, свеж и криклив. Григорьев: Добр-р-рой ночи, дорогие друзья! Лаэртский: Э-э-э... Будьте здоровы! Да. Ну что же, и мы начнём нашу неспешную беседу. Я хотел поговорить с вами вот о чём: о новом в поэзии явлении, как-то стихорисование, то есть когда люди на огромных раскиданных там и сям листах пишут определённые строки и слова и потом подвешивают за какое-то такое летающее устройство или просто башенный кран кого попало за лебёдку, за ремень, он, значит, висит над этой всей, над морем этим, скажем, листов этих и читает, вчитывается. Это, конечно, требует технических затрат, определённой смелости от читателя и определённых финансовых затрат со стороны поэта, а дело в том, что ведь все поэты, они... они как привыкли? Они же привыкли на халяву всё, они привыкли, что дескать, перья им сейчас дарят, чернильницы - дарят; приходит он, например, ко мне, к издателю, и говорит: "Саня, издай книжку!" Я говорю: "Ну, давай бабки - нет базара!" А он: "Нет, я хочу гонорар"... То есть, он хочет и гонорар, значит, за бумагу я заплати, бабки ему выплати, потом, значит, его эти писаки все, там, продай, понимаешь; я говорю: "Не-е-е-ет, родной, говорю, ступай-ступай". У меня сейчас конфликт вообще с Петелькой - знаете, замечательная поэтесса Екатерина Петелька, так что в суд она на меня подаёт... Что вы скажете на тему таких новых методов самовыражения? Добрынин: Да об этом уже сказал давно Эдгар По. Когда-то он сказал такую вещь, очень простую, что нынешние писатели путают две вещи - выражать нечто неясное и неясно выражаться. Так вот те люди, которые неясно выражаются, они должны подвешиваться на краны, падать с огромной высоты в бассейны и так далее. Поэтому нужно на это смотреть философски... Степанцов: А ещё они любят пукать в бочки с серной кислотой. Добрынин: Да, правильно. Степанцов: Обжигая свою нежную кожу. Добрынин: Ну, правильно... Вадим, в силу своего исконного гуманизма, сказал, что они пукают в бочки с серной кислотой. Я думаю, что таких людей нужно растворять в этих бочках, чтобы не оставалось следа вообще никакого. Лаэртский: А что есть добавить у Григорьева Константина? Григорьев: Пока ничего, я внимательно слушаю, что тут происходит. Добрынин: Дело в том, что Константэн Андреич Григорьев отличается крайней тупостью, поэтому не стоит его слишком часто беспокоить. Лаэртский: Понятно, я буду иметь в виду. Кстати, существуют ведь и другие методы прочтения литературы, то есть существует - ну, вы знаете, - такое искусство, как-то граффити, когда вот они из пульверизаторов, покупаемых у нас тут внизу в магазине - кстати, заходите все, покупайте... Ну, сейчас, дело в том, я объясню такую странную несколько свою манеру разговора, - просто хочется денег очень. Вот. А не рекламируя себя как-то и не тусуясь вообще где ни попадя можно остаться просто с голой жопой, а сейчас морозы грядут, да и некрасиво это, и забить могут палками сограждане, подумав, что, в общем-то, я панк. И из такого импозантного мужчины, каким вы сейчас меня видите, в перстнях, в байде всей, с соплями с двумя сотовыми, - вдруг такой засранец; будет побит. Поэтому я таким образом провожу это дело, смысл в том, что продаём, торгуем, приходите-покупайте, деньги несите, но, тем не менее, значит, они пишут всякие фразы и строки - писатели в смысле - на стенах домов. Затем внизу раскладывается матрас или несколько матрасов, либо подгоняется какая-нибудь байда, на которую солома нагружена, и читатели по очереди прыгают так, чтобы лететь лицом к стене, и искромётно впитывают в себя на уровне какой-нибудь двадцать четвёртой строки, даже прямо в подсознанку, как говорится, не загружая оперативную память попросту, все произведения поэта или писателя. Но, кстати, я хочу сказать, что очень большая уже такая у нас читательская аудитория, там и сям мы только и слышим - шмяк! шмяк! - и даже так мы назвали нашу библиотеку - "Библиотека Шмяк". Если хотите - заходите, только берите с собой деньги. Добрынин: То есть, мы должны что-то говорить теперь? Лаэртский: Да как хотите, собственно... можем послушать телефонный звонок... Добрынин: Монолог чудовищной был длины. Лаэртский: Ну, давайте послушаем телефонный звонок. Двести три, девятнадцать, двадцать два. Здравствуйте, вы в прямом эфире. Мы... Слушатель: Это Вася Солнцевский. Лаэртский: Приветствуем. Слушатель: У меня к Степанцову вопрос, можно? Лаэртский: Безусловно! Слушатель: Вас вчера показывали по тэвэ-шесть, это "Вечеринка из центра". Вы там участвовали, подпевали какой-то бейсбольной команде. Как вот до вас дошло, что надо участвовать в этой акции? Лаэртский: Ага... спасибо. Я не понял, а в чём проблема-то? Степанцов: Пока я не ушёл осматривать помещения, заделывать окна мешками с песком для возможного отражения иноземной агрессии, - я, Вадим Степанцов то есть, - я хочу пояснить, что здесь, в студии находятся мои коллеги по Ордену куртуазных маньеристов. То, что вы видели вчера на диск-канале, относится к группе "Бахыт-Компот". Я как-то так удачно совмещаю свою музыкально-эстрадную деятельность с деятельностью чисто поэтической, в чём разница - мои друзья впоследствии пояснят. Так вот. Футболисты - ну, что футболисты? Они были ненастоящие футболисты, они просто притворились футболистами, на самом деле они такие унылые певцы, и их там посадили в сеточку, кто не видел, в такую сеточку, загончик, и было много-много шариков разноцветных. И мы их так понемножку опускали, говорили: "Вот, какие у нас хорошие тут пеструшки-несушки, сколько яичек нанесли". Я думаю, что им это было очень обидно. Лаэртский: А-а... понятно. Степанцов: Вот, но к Ордену куртуазных маньеристов данная акция не имеет никакого отношения, хотя, хотя, хотя... скоро мы эти обе ипостаси, буквально через два дня, совместим. Лаэртский: Кстати, пока ты ещё не ушёл, тут целые два вопроса к тебе, Вадим: "Уважаемый Вадим!" - это спрашивает знаешь кто? Миша, он сейчас заходил сюда. "Знаком ли ты с творчеством писателя Леонида Андреева и Михаила Арцыбашева, как ты относишься к декадентам и имеешь ли ты револьвер", собственно. Степанцов: Про декадентов лучше всех написал фельетонист примерно того же периода Дорошевич - был такой неплохой писатель. У него есть специальный рассказ, "Декадент" называется. Там едут в вагоне две купчихи, одна другой говорит: "Какая у вас интересная жизнь! Ваш муж - декадент и всё такое..." И та ей открывает глаза на правду, на голую правду жизни. Дело в том, что все декаденты, они к чему стремятся? К купеческим капиталам. Они спят и видят, как бы из своей нищей декадентской богемной жизни прыгнуть в большие деньги, из грязи да в князи. Поэтому к декадентам я отношусь хорошо. Лаэртский: Ага, вот ты знаешь, опять же, тут некто Ольга Экстремальная - это, видимо, фамилия - к тебе такую телегу прислала: "А поэт лишь тот, - говорит она, - кто, глядя в небо, сказать не может: "Я там не был", - это первое, и второе: "Пишите, это вам, дескать, поможет, прости вас Господи, умножить свою искру, пусть хоть творчество - всего лишь грусть"... Видишь, любят как тебя тётки. Далее. Десятилетняя Маша спрашивает вопрос, который поставил меня в тупик: "Кто такой Эдгар По?" Добрынин: Эдгар По... Лаэртский: Но тут нужно ответить, как ребёнку, дело в том, что это ребёнок. Ну, десять лет грудничине. Добрынин: Хорошо, я отвечу ей, как ребёнку. Эдгар По был прекрасный такой человек, ирландского происхождения американец, который страдал запоями, жил не очень чистой жизнью со своей племянницей и при этом писал замечательные рассказы. Лаэртский: Хороший, хороший достаточно ответ... я напоминаю вам, уважаемые, что у нас в гостях члены Ордена куртуазных маньеристов Андрей Добрынин, Константин Григорьев и пока что ещё здесь Вадим Степанцов, вы можете задавать им вопросы по телефону 203-19-22, но сейчас я всё-таки предлагаю, может быть, как-то вам исполнить что-то своё, поскольку к нам приходят сюда люди и с гуслями, и просто даже некоторые на ложках играют, один, например, при нас тут выковал косу металлическую мощную, то есть показывал мастерство, скажем так, наковаленного искусства, и тут всё в парах было, после этого мы делали ремонт... Самые разные люди бывают. И мы предлагаем вам тоже проявить себя вот... э-э... ты машину ловишь, что ли? Добрынин: Я думаю, что проще всего нам прочесть стихотворение какое-нибудь. Лаэртский: Безусловно, это гораздо проще, нежели ещё при этом танцевать, потому что я, например, когда читаю стихотворение, я ещё делаю па и, в общем-то, всякие балетные фишки. Добрынин: Мне всегда очень трудно найти стихотворение, которое уместно для чтения, но всегда уместно для чтения прочесть то, что прямо касается человека, который живёт какой-то своей будничной жизнью. Я хотел бы прочесть стихотворение о метро. Называется - "Баллада о катастрофе в метро".
Спасибо! Лаэртский: А я бы даже назвал это стихотворение "Венеция". Добрынин: Да? Вот как? Лаэртский: Ну что же? Может быть, ваш коллега по Ордену... вообще, я знаю, что внутри любого коллектива творческого, например, я помню, что я в своё время заведовал одной кафедрой в институте сельского хозяйства тогда ещё бывшего Советского Союза, и, вы знаете, внутри кафедры была жуткая грызня, я уже не говорю о том, что постоянные подсадки перед начальством, например, опоздал, через проходную прошёл на пять минут позже - уже идёт докладная, страшные вещи. То же самое в творческих коллективах - мы засылали агентов наших и в различные оркестры, в частности, в оркестр пыу Е.Ф. Светланова, тоже там... да в любом коллективе, например, в моём собственном коллективе "Лаэртский-бэнд" каждый так и норовит подпортить друг другу что-то. Может быть, я тоже поторопился, сказав слово "коллеги", то есть по работе-то вы коллеги, но, может, вы друг друга ненавидите дико? Добрынин: Конечно, конечно, в Ордене процветают интриги, подкопы, наушничество, зависть и всё такое... Григорьев: За что, допустим, ты меня ненавидишь? Это Григорьев. Добрынин: А ни за что. За то, что ты вот Григорьев. Григорьев: Ага... ага... Добрынин: За то, что ты... иной раз приходится делиться с тобой деньгами. Ненавижу. Григорьев: Ага, полезло, полезло! Лаэртский: Я могу сказать, что у нас с одним из моих коллег, например, возникло непонимание и даже, не побоюсь этого слова, фашизм какой-то развился в отношениях после того, как он, принеся домой тортик, - а у меня уже был куплен тортик, - значит, мой тортик съели, а свой, уже надев свои мерзкие ботинки советского производства, которые он десять лет носил, хотя зарабатывает хорошо человек достаточно, он сказал: "Э-э, кстати, а можно я свой тортик заберу с собой?" Наверное, это была неудачная шутка, да? Добрынин: Нет, это удачная была шутка, это очень психологически понятно. Лаэртский: Хороший психологический портрет, то есть. Добрынин: Да-да-да. Григорьев: Вот Добрынин, к примеру, у нас такой. Добрынин: Да, я такой - и горжусь этим! Лаэртский: Ну, что же, может быть, мы послушаем сейчас твои стихи, Кость или, может, ты даже что-то споёшь или как-то вот... Григорьев: Спою, спою непременно, может быть, чуть-чуть попозже... Лаэртский: Если будет мешать музыка, ты скажи, я попрошу Алексея, чтобы он не играл. Григорьев: Нет, музыка, напротив, я думаю, Алексей сбацает что-нибудь под мотивчик, который я буду читать, но пока все подходит. Стихотворение о девушках, которые разочаровались в жизни и хотят покончить с собой.
Вариант: Жорик вас найдёт. Лаэртский: Да, замечательное стихотворение. Мы тоже, к слову будет сказано, писали, в общем-то, в Думу на чём попало на ту тему, чтобы запретить наконец прокрутку по всем телевизионным каналам депрессивно-маниакальных фильмов, как-то: Питера Гринуэя и иже с ним, а также вынуть из продажи и из торговли такие фильмы, как "Стена" "Пинк Флойда" и прочую депрессивную античеловеческую, в общем-то, продукцию. Добрынин: Правильно-правильно. Григорьев: А толку, а толку? Лаэртский: А заполнить всё это такими замечательными сериалами, как "Грейс, это, в огне" и потом ещё другой её мужик тоже, там, где-то в конюшне - и прочими весельями такими, то есть совершенно верно, отчего происходит это у них повсеместно? Мы смотрим, вот спускаться сейчас будем - то тут один висит, то тут висит, то здесь; что мы у него найдём при обыске? Ну, естественно, барсетку, потому что только ради этого мы и обыскиваем, - элементарное мародёрство, которое само по себе является актом гуманизьма по отношению к обыскивающему, да? А также обязательно... хорошо, если мы найдём томик Бэ-бэ-бэ-блока, понимаете, это ещё ладно, а то, как правило, там либо Саша Чёрный, либо кто ещё? Вадик, кто ещё есть такой, который... а, Вадик ушёл уже, да... Григорьев: Теняков наш любимый, Теняков. Ужас, ужас... Лаэртский: Теняков лежит, хорошо. А вот, например, лет через двадцать все эти суицидальные и суицидные иже с ними, когда их мы будем, - а мы так же будем заниматься мародёрством и обыском, - мы у них что будем находить? Сорокина будем находить, Пелевина будем находить и ма-а-аленький компакт-диск Бориса Гребенщикова... Добрынин: Не уверен, я думаю, что мы у них прежде всего будем находить переписанные от руки в записные книжки неверным детским почерком угловатым или иногда, наоборот, безумно угловатым почерком шизофреника стихи куртуазных маньеристов. Григорьев: Вот как. Добрынин: Мне кажется - так. Григорьев: Александр, я помню наш когда-то давний очень разговор, года девяносто третьего, подслушанный, кстати, мной, это был даже не наш разговор, о том, что "Сирены Титана", вещь Воннегута, произвела когда-то на вас очень сильное впечатление. У меня такое же ощущение было от этой книги. Что вы читаете теперь? Лаэртский: Кстати, вы знаете, вы так сказали... Григорьев: Вот Сорокина упомянули, Сорокин - уже пройденный этап, да? Лаэртский: Нет, вы сказали про "Сирены Титана"... Дело в том, что я - что твой баран, то есть он тоже, например, увидел новые ворота - на две минуты он в шоке, после этого он их не замечает. Сейчас я - вот хоть убей, я не помню, о чём это писал господин Воннегут. Григорьев: И не надо помнить! Лаэртский: Да, главное - впечатления, те эмоции, что мы получаем, безусловно. Григорьев: Даже дело не в этом. Главное - собирать книги по принципу, чтобы их можно было перечи-ты-вать. Книги-бестселлеры в эту категорию, увы, не попадают. Лаэртский: Вернуться нужно к нынешнему времени - действительно, Сорокин уже, так сказать, давно прочитан, остался позади, а сейчас меня знаете что резвит - это, в общем-то, прочтение инструкций к бытовым приборам высокой сложности; это действительно так! То есть, к примеру, к компьютерам к каким-то, к мощным микроволновым печам, причём если эта инструкция написана на языках прибалтийских, скандинавской, скажем так, направленности, это мне особо нравится. Или ещё больше всего я люблю читать украинские газеты двадцатых годов. Григорьев: Круто. Добрынин: Ну, что я вам могу сказать... можно, я скажу? Лаэртский: Безусловно. Добрынин: Я вам скажу, что вы как-то свысока относитесь к некоторым... Григорьев: Кто "вы"? Лаэртский: Да. Мы просим уточнить! Добрынин: Вообще вы все. Вот к некоторым национальным группам, потому что есть, например, люди, которые считают, что украинцы произошли от племени укров, которые были однозначно... вот если, допустим, были неандертальцы, - укры были гораздо выше умственно и даже физически, чем эти неандертальцы. И что же теперь мы видим? Естественно, каждый всякий человек, который приходит на родину укров, он сравнивает себя с аборигенами и видит своё ничтожество. Поэтому, мне кажется, историей нужно заниматься вдумчиво. Лаэртский: Безусловно, но я, кстати, хочу сказать, что у нас недавно был здесь, в программе, гость Олег Алиев, известный путешественник, он так честно и признался, что, несмотря на то, что он весьма умело пользуется микроволновой печью, не боится её, умеет включать третью скорость на машине, в общем-то, и даже пользуется ложкой и вилкой, и зубы чистит вроде, как все цивилизованные люди, - попадая в совершенно дикие племена, он чувствует себя там ущербным. А всё это откуда? Это не является, я хочу сказать, таким как бы преклонением перед первобытной такой мощью или энергетикой данного народа или данной местности, - ничего подобного, просто, опять же, на мой взгляд, всё связано с пищей. Если бы мог он туда привезти с собой, скажем, котлеты и всех их накормить этими котлетами, то спустя полчаса уже они бы лежали у его ног, а так как он питался там дикими уточками, которыми они его потчевали, то, соответственно, резко меняется набор генов, потребляемых с мясом, желудочный мешочек работает совсем по-другому, а известно, что мозг у мужчины на самом деле это же где? - это желудок, вот мы тут все, в общем-то, мужские, да? Особи. Добрынин: Особи. Лаэртский: Да, безусловно. Вот в чём, то есть всё... почему вот... это же серьёзная тема - почему мы все так сейчас себя плохо чувствуем? Да потому что мы жрём бананы, опять же, жрём - а это антиестественно. Давайте, например, закинем квашеной капустой в Гвинею и накормим их всех, до кадыка этой капустой набьём и посмотрим, будем набивать их до кадыка в течение, скажем, тридцати лет, - и посмотрим на мутацию данного народа, как она будет происходить. Так что всё идёт от продуктов пи-та-ния. Это я, кстати, прочитал главу книги этой, с которой мы поругались - Екатерины Петелька. Григорьев, Добрынин: (хором) Нет, Александр... Григорьев: Я вижу, что пришёл Вадим неожиданно. Вадим, ну как здание? Вы имеете что-нибудь сказать, Вадим? Лаэртский: Э-э-э... Григорьев: Он онемел, по-моему, от счастья, увидев это здание. Лаэртский: Ну, понятно, уже прикидывает, сколько там можно это, где под офис чего сдать. Добрынин: Нет, мне хотелось возразить просто насчёт такого благостного взгляда на вещи, что всё можно исправить якобы правильным питанием. Лаэртский: Нет, не правильным - свойственным данной территории с момента её, ну, начала её развития эволюции. То есть росла тут кукуруза, и все ели кукурузу - вот есть, значит, кукурузу и надо было. Добрынин: Но я всё равно не согласен, потому что есть... Лаэртский: Да я сам не согласен. Добрынин: Правильно, это делает вам честь, Александр, потому что, видимо, в вас умер незаурядный биолог, потому что учёные-биологи мне говорят так: что если воздействовать на определённые точки в мозгу человека, человек вообще не хочет есть, - вообще. Он может просто не есть. С другой стороны, если воздействовать на некоторые точки в позвоночном столбе, - человек начинает есть определённые совершенно вещи и отказывается от других. Вы как-то педалировали вопрос о капусте. От капусты просто человека не оторвёшь, - ну вот так вот. Лаэртский: Вы знаете, я, будучи лаборантом института медико-биологических проблем, что на твоём Каширском шоссе, недалеко от метро Кантемировская, ну, в общем, в Новых Черёмушках и между Профсоюзной, неважно, где он находится, мы проводили эксперименты над животными, безобидные достаточно, и к нам попал котёнок - уникальный котёнок, сейчас мы не знаем, где он, потому что когда наступили тяжёлые времена, мы всех животных отпустили на волю, потому что к нам пришли два из Гринписа и говорят, дескать, животные должны жить на воле, - мы всех и отпустили их, это самое, пуделя отпустили, котёнка этого... Но котёнок был вот чем славен: если снять с ноги ботинок, ну, у меня снять, носок можно снять, и тихонечко наступить ему на хвост, ближе к копчику, ну, прямо тихонечко, не давя, да? - он начинал лупить, что твоя мясорубка, всё подряд, то есть вот листья, бумагу, капусту, огурцы, карандаши, там, других котят и даже пуделя. Я, кстати, подозреваю, что пуделя-то и не отпускали мы... Добрынин: Ну что ж... это делает вам честь - это как бы находится в русле современной российской демократии: если нечем кормить, отпустить его... не буду говорить, на три точки, так сказать, в бойлерную куда-нибудь... да. Что с ними дальше случится... Гм! Ну, не буду вас ни в чём упрекать, одно скажу, что воздействие на определённые точки в позвоночном столбе делает чудеса. Лаэртский: Я предлагаю вернуться немножечко к началу нашей встречи. Тут заходил Руслан, спрашивал, что уместней в Новый год водрузить на конец ёлки - звёзду или полумесяц. Как ваше мнение? Можно, сперва я скажу, если не против вы, Кость? Я, например, в этот Новый год буду закапывать ёлку начиная с макушки до корней всю туда, так, чтобы не надо было ничего вешать. Во-первых, место экономится, во-вторых, на корни мы можем что-нибудь поставить, там, как-то: бабу-чайник, а под бабу - чайник. Добрынин: Под бабу - чайник? Григорьев: Сильно, сильно. Нет, мысль оригинальная. Я бы водрузил сверху, после того, как ёлка закопана, голограмму Вадима. И, кстати, на вашем месте я бы предупредил меня, что вошла не фигура Вадима, а голограмма Вадима. Меня ввели в заблуждение, я оказался в несколько дурацком положении. Добрынин: Интересно: голограмма Вадима запнулась о дверь, разбила несколько бьющихся предметов, - это как? Лаэртский: Если уж совсем говорить прямо, то в прошлый раз Вадим Степанцов подарил нашей радиостанции немеренное количество плакатов со своим изображением, мы обклеили тут всё чего ни попадя, и поэтому, естественно, что пестрит в глазах, может быть, вы как-то и перепутали. Но он, я думаю, придёт ещё, он наверняка объявится, не потеряется он же тут в дебрях. Григорьев: Нет, я довольно трезво смотрю на вещи и так понимаю, что просто здесь какое-то излучение существует особое. Лаэртский: У меня дома-то? Безусловно, тут же башня Останкинская рядом... Григорьев: Все изображения Вадима просто превратились в голограммы, которые шествуют бесконечными рядами по этой самой прелестной радиостанции. Добрынин: Вы начитались Стивена Кинга, мне кажется. Лаэртский: Тут некто Шелудивый спрашивает, чтобы мы все тут рассказали, как приворовывали золотишко в Тунгусе, то есть он намекает. Действительно, да, мы занимались контрабандой золота и спиртных напитков практически ещё год назад, затем, когда была уже сочинена налоговая система, наша сеть накрылась эта, но денег мы наимели немеренно, у нас, у каждого из здесь присутствующих, - ну, откроем эти секреты, ну что, в конце концов, от этого убудет и у Константина, и у Григория, и у Андрея, и, собственно, у Вадима... по несколько квартир в престижных домах с евроремонтами, квартиры, естественно, пока что под ключ, резервных, на случай, там, продать... есть дорогие автомобили, мощные золотые цепи и чёрные собаки тоже на золотых цепях, называемые доги. Всё это у нас есть и это наша заслуга, нам ведь нечего стыдиться, да? Добрынин: Саш, можно я скажу? Лаэртский: Безусловно. Григорьев: Вот так-то! Господин Шелудявый. Добрынин: Можно, я скажу? Лаэртский: Безусловно! Добрынин: На самом деле, старина, никогда не завидуй этим вещам, потому что заходишь в эту пустующую квартиру в центре Москвы, - там ни жены нет, ни детей... ходишь там, раздаётся... Григорьев: Пробило старика, пробило... Добрынин: Раздаётся эхо твоих шагов, Господи!.. Лаэртский: Потом спускаешься в нижнюю, ходишь там... Добрынин: Как это горько! Лаэртский: Горько... Так что, дорогой Шелудивый, ты уж живи в этой своей коммуналке. По крайней мере, выйдя ночью в полудепрессивном, спьяну состоянии на кухню, ты увидишь её - Веру, которая вешает бельё, стоит на табуретке, понимаешь? Ты уткнёшься носом в её неэпилированные конечности... вот. Но это живое существо, что твоя муха, а что мы, что - мы? Григорьев: Голограммы одни. Песня "Карлики и женщины". Лаэртский: И я предлагаю обратиться к прослушиванию телефонных звонков, кстати, к нам присоединился и Вадим Степанцов, как ты нашёл вообще новую нашу покупочку? Степанцов: Какую вы имеете в виду? Лаэртский: Ну, вот этот домик. Небольшой домик. Степанцов: Я страху такого натерпелся там, особенно на одиннадцатом этаже. Вообще это здание старое? Лаэртский: Я думаю, что оно постсоветских времён такое. Степанцов: Да? А уже призраки водятся. Лаэртский: Уже водятся. Степанцов: Какая-то такая аморфно-расплывчато-туманная бабка с двумя зубами верхней челюсти... Лаэртский: А, это Прохор, наша девушка-связист. Степанцов: А это призрак-трансвестит, да? Лаэртский: Нет, она девушка, у неё... Степанцов: Не-не, это призрак был! Это, наверно, не Прохор. Лаэртский: Это она выглядит, её выписали только что из больнички. Степанцов: Да... Лаэртский: Ну, в общем, натерпелся ты... Степанцов: Он представился Никифором вообще-то. Я думаю: "Трансвестит, что ли?" Лаэртский: Маскируется. Маскируется, вот, тут, пока вы отсутствовали, заходили двое, значит, Денис и Оксана заходили. Оксана спрашивала: "Господа из "Бахыт-Компота", вам, что, любви не хватает?" И сказала также, что ей двадцать шесть лет. А Денис интересовался, что вам не хватает для полного счастья. Это такой новый вопрос достаточно для вас, я думаю. Степанцов: Что касается "Бахыт-Компота", то нам, действительно, не хватает любви, в особенности женской, но это состояние нормально для любого нормального, здорового мужчины, потому что если мужчина розовощёк, круглолиц, улыбчив, резво бегает по утрам трусцой, то, конечно, ему всегда хочется пошалить с какой-нибудь особой противоположного пола. Но это же так прекрасно, об этом все наши стихи! И все наши песни. Лаэртский: Да и вообще сам вопрос Оксаны, которой двадцать шесть лет, поставлен как-то обидно, то есть, если мужчина скажет: "Да, мне хватает женской любви", - значит, получается, что он импотент конченый? Степанцов: Ну, мне - всё уже, до кадыка, как вы выражаетесь, Александр. Лаэртский: Безусловно. Степанцов: Ну, что это? Разве к такому мужчине может подойти нормальная, здоровая двадцатишестилетняя девушка? Лаэртский: Оксана. Степанцов: Оксана. Да плюньте такому мужчине в рожу просто. Плюньте в его угасшие, подёрнутые болотной ряской глаза. Ищите тех, кому любви не хватает! Ищите... кого ищите? Лаэртский: Нас, нас, нас ищите, нас! Степанцов: Нас, да, куртуазных маньеристов, вот - Григорьев тут блещет всеми щеками и очками. Григорьев: Чего мне не хватает... да. Но сначала пусть Добрынин скажет, чего ему не хватает в жизни. Интересный вопрос... Добрынин: Да нет, представьте себе эту глупейшую сцену, когда подходит здоровая девушка, переваливаясь с ноги на ногу всеми своими килограммами, и берёт вас за пуговицу... ну, это ужасно! В конце концов, всему есть эстетическое оправдание - всему тому, что происходит в жизни; этому оправдания - нет! Степанцов: Я уверен, Оксана не такая. Она не переваливается с ноги на ногу всеми своими ста пятьюдесятью килограммами, а, наоборот, парит над суетой и грязью этого мира, как лёгкий эльф сорока восьми с половиной килограммов, хотел сказать: от роду, нет... весу. Всё-таки - весу. Лаэртский: Я предлагаю обратить наше внимание к телефонным звонкам. Здравствуйте, вы - в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно. Алё. Слушатель: ...и таких ансамблей, как-то: "Дристящие"... Лаэртский: Вы знаете, уважаемый, вы... Слушатель: ..."Бзделки" и "Отбитые"... Лаэртский: Вы как-то тихо... Да. Это дело в том, что есть новый метод самореализации у базедовых. Мы сейчас специально прекратили поставку в питьевую воду одного из спальных районов Москвы йода и вот видим результаты, то есть на творческой самореализации происходит... Степанцов: Нет, мы заменили йод новым препаратом - базедином. Лаэртский: О! Степанцов: Да. Лаэртский: Ну, вы выручаете... Степанцов: Новейшая разработка института стран СНГ при московской мэрии, к которой ваша радиостанция тоже имеет отношение. Наш друг Александр Севастьянов, специалист по племени укров, специально выделил из всех желёз представителей данного гордого и непобедимого народа этот элемент - базедин и теперь он его потихоньку подпускает в Москва-реку, из которой он попадает к нам в краны, в воду. Лаэртский: А также посредством мяса рыб, выловленных там. Добрынин: На этикетке изображён Степан Бандера с выпученными глазами. Лаэртский: Вот Дима предлагает открыть счёт для нашей программы. Дима, да благодаря тебе, - я же знаю, что это за Дима, там постоянно какой-то отрицательный баланс минусовой, - так что только не от тебя такие предложения. Попробуем ещё один телефонный звонок. Степанцов: Да, конечно. Лаэртский: Здравствуйте, вы в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно. Слушатель: Здравствуй-тя. Лаэртский: Здравствуй-тя! Слушатель: Э-э... Лаэртский: Э-э... Слушатель: Вот у всех есть какие-то движения: у вас - куйтиразные маньеристы, у Александра - базетологи, у "Тайм-аута" - мотологи или квачи и тэ дэ. И как вы можете это объяснить вот, до свидания, пожалуйста. Лаэртский: Спасибо, спасибо. Степанцов: Я думаю, что... Лаэртский: Спасибо. Спасибо. Степанцов: Объяснять мы будем это нашими стихотворными произведениями, мне кажется, что у Андрея Добрынина накопилось что сказать по этому поводу. Добрынин: Двадцать второго декабря... Степанцов: Да нет, стихи прочтите! Что вы всё - рекламу да рекламу. Добрынин: А, стихи - пожалуйста:
Григорьев: Какая пошлость... Добрынин: Пошлость, да. Степанцов: Но - правда! Но сколько правды в этой пошлости... Лаэртский: Как вы относитесь к творчеству подлеца Сарасатэ по кличке Казимир? Вопрос задавал, опять же, Шелудювый. Степанцов: Давеча встретили мы его в буфете ЦДЛа, пригласили поиграть в бильярд. Григорьев: Нормальный мужик. Степанцов: Нормальный мужик оказался. В общем-то. Творец никакой совершенно. Рифмует липы, там... Лаэртский: Пипы. Степанцов: Липы-пипы, там, листья даже! Липы-листья! Разве можно такие?.. Лаэртский: А, то есть на лэ, то есть он рифмует всё на лэ. Добрынин: Всему есть предел. Григорьев: Он просто подсел на траву... Степанцов: Мы уж ему говорим: Казимир, ты скажи своему другу Шелудивому, что тебе ещё год-другой не стоит ходить, даже в буфет ЦДЛовский. Лаэртский: И вообще подходить. Григорьев: Я видел их с Шелудивым, просто надо немножко как-то контролировать процесс... они очень много курят травы. Добрынин: Причём любой травы. Григорьев: Любой абсолютно. Добрынин: Пырей... Григорьев: Высушенный чай. Степанцов: Багульник, саксаул - тоже всё идёт у них в дело. Лаэртский: Кстати, очень странно: вроде саксаул одновременно это и какое-то растение, а с другой стороны - уважаемый человек в ауле. Ну, обычно говорят: "Пойдём спросим у саксаула". Степанцов: Да. Нет, но это не просто уважаемый человек в ауле, а человек, который играет на саксофоне. Лаэртский: Да-а-а! Степанцов: То есть это как у нас на деревнях гармонист первый парень, так вот там, южней Чимкента - это саксаул. Девки к кому бегут ночью на сеновал? К саксаулу. Лаэртский: К саксаулу, да. Добрынин: А вообще лучше всего знает это подданный Казахстана - Григорьев. Григорьев: Я знаю совершенно точно, что в новой столице Казахстана Астане некоторых саксаулов зовут сексаул - совершенно определённо эти люди занимают сейчас ведущие сексуальные посты в этом прекрасном государстве. Степанцов: Являются основной экспортной единицей из Казахстана в другие страны СНГ, Европы, Америки и Японии. Лаэртский: Даже самый главный преступный авторитет Казахстана, как же его имя-то... Степанцов: Гоча Джамбульский. Лаэртский: Да, он тоже считается саксаулом, но дудеть не умеет. Степанцов: Не зря его американцы уже пять лет не выпускают из своего... Лаэртский: Из Америки, то есть они сидят там в Америке, он под пальмами, они говорят: "Ну, слушай, Гоги, тебя же убить могут..." Сидят, а он... Добрынин: А я считаю, что это несправедливо. Лаэртский: Да вообще всё несправедливо, мир так несправедлив... ну что же, мы сейчас ненадолго совершенно прервёмся, если вы не против, потому что пришло время послушать стихотворение... Добрынин: Да мы устали ужасно. Лаэртский: Да, сейчас мы начнём снова, через чуть-чуть. Песня "Замороженные сиськи".
|
| laertsky.com | монморанси | 1998 |
|