Беседа с Александром Дугиным. Часть 4
 

Лаэртский: И мы продолжаем нашу беседу с Александром Гельевичем Дугиным, философом. Напоминаю, что вы можете звонить по телефону - номер его я сейчас напомню.

Электротётка: Телефон прямого эфира - 203-19-22.

Лаэртский: Дабы узнавать для себя что-то новое, вы имеете возможность пообщаться с Александром в прямом эфире. Прямо сразу, не будем откладывать. Доброй ночи, вы в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно.

Слушатель: Ещё раз здравствуйте. Это снова вас беспокоит тот фашист, который лежит три года на диване. Александр Гельевич, представьте на минуту, что будет, когда тоталитарная власть поднимет нас с наших диванов, и мы своей гневной мощью раздвинем все существующие рамки. Нам не будет хватать жизненного пространства, и мы разрушим все границы, подчиним весь мир своей воле. Какая прекрасная жизнь наступит!

Лаэртский: Фантазёр...

Дугин: Да... Но явно мало лежит, вот что...

Лаэртский: И голос молодой. Давайте следующий звонок.

Дугин: Давайте!

Лаэртский: Здравствуйте, вы в прямом эфире, мы полны к вам внимания.

Слушатель: Здравствуйте, уважаемые - это Василий Солнцевский.

Лаэртский: Здравствуйте, Василий.

Слушатель: У меня вопрос - что в вашем представлении есть добро и зло? Это достаточно расплывчатое понятие. Представьте себе, что вы одолжили человеку денег, казалось бы - доброе дело сделал. А он пошёл, на эти деньги купил пистолет и застрелил кого-нибудь.

Лаэртский: Нет, подожди, Василий. Вопрос другой. Он пошёл и купил пистолет - это его право, в принципе. А вот если он не отдаёт прайс назад - твоё личное отношение? Не отдаёт! Прячется от тебя, бегает, говорит, что у него баба в босоножках зимой ходит... И всё это происходит именно из-за того, что ты ему дал эти деньги. Может быть, энергетика твоих денег... ты сам-то хороший парень, но когда ты даёшь деньги друзьям взаймы под какие-то дела - их дела начинают идти крайне плохо, не замечал такого за собой?

Слушатель: М-м... было, было...

Лаэртский: Во-о-от она в чём, проблема. Поэтому он и пистолет покупает, а не цветы своей бабе. Спасибо, тем не менее, за вопрос. Александр, я извиняюсь, что как-то... просто очень близкая тема...

Дугин: Вообще - мы русские люди, православные. Есть у нас такое правило - дал денег, назад не жди. С христианской точки зрения, давать деньги взаймы можно только в том случае, если ты точно знаешь, что они к тебе не вернутся. А если вернутся - ты будешь очень удивлён и не настаиваешь на этом. Это такой безвозвратный долг, безвозвратный кредит. Давать, конечно, надо, а ждать возврата не надо. Если Василий Солнцевский будет давать деньги, не ожидая, что их вернут - то на них купят цветы... или сапоги, или валенки невесте...

Лаэртский: Мне бы хотелось рассмотреть этот момент с позиции берущего. Если тебе дают деньги, ты берёшь... человек, который берёт деньги, намерен их отдать?

Дугин: С нашей точки зрения, православной этической традиции, он не должен их отдавать. Он должен быть безмерно благодарен человеку, который даёт ему взаймы и по глазам видно, что не будет ждать возврата. Но при случае он ему что-нибудь сделает хорошее. Построит сарай, например, подкинет какие-нибудь продукты или что-нибудь подарит. Просто так. Это - экономика дара! Или вернёт эти деньги, которые мог бы и не отдавать. Это будет как бы дар - тот уже с ними простился, а ему приносят - вот, ты мне давал 1000 долларов, я тебе возвращаю... Тот скажет: "Ну, это отлично! Давай, пойдём, тут же вместе где-нибудь просадим"...

Лаэртский: Получается, финансовая добропорядочность, финансовая справедливость и доверие - в принципе, грех. Убеждение, что если берёшь в долг, святое дело - его отдать...

Дугин: Это по-протестантски. Не святое. Не святое дело. И давать как бы не обязательно...

Лаэртский: А как же карточный долг?

Дугин: В карты вообще православным запрещено играть.

Лаэртский: А офицеры?.. Хотя какие они... м-да... что-то я не в ту область, прошу прощения. Здравствуйте, вы в прямом эфире, мы полны к вам внимания. Говорите, пожалуйста.

Слушатель: Здравствуйте, уважаемый Александр и уважаемый господин Дугин.

Лаэртский: Здравствуйте.

Слушатель: У меня такой вопрос. Я недавно беседовал с одним студентом о тоталитаризме.

Лаэртский: Со студентом?

Слушатель: Ага... Он сказал, что нас всю жизнь нещадно обманывали и обкрадывали. Посмотрите, как их запугали тоталитаризмом! Они считают, что мы ели дешёвую колбасу и не могли слушать нормальную музыку. Он сейчас бежит в институт, а наушничках там "Бон Джови". А мы жили при орденоносном человеке с бровями, были дико обмануты и зажаты. В их понимании, тоталитаризм - это наступление каких-то плохоколбасных времён. Второй вопрос. Эти кошельковые люди, которые всех положили в кошелёк, допустили дичайшую ошибку. С наступлением анархии в ту же армию никто не хочет идти. Некому им печь выпечку, никто не хочет работать в мастерской. Все хотят, как папа - ездить на BMW. Где здесь разум, логика? Поймут ли они, что допустили ошибку, попытаются ли что-то исправить?

Дугин: Интересный вопрос. Надо ли было устраивать этот беспредел и разрушать великое государство для того, чтобы слушать идиотов из "Бон Джови", у которых не музыка... Борис Моисеев - звезда по сравнению с этими козлами.

Лаэртский: Ещё есть такие подобия - как-то "Синдерелл"... ансамбль такой. И вообще, в принципе, помните, как же они назывались... ещё дико над ними издевались пресловутые Бивис и Батхед, такие пудели накрашенные... Вообще вся эта культура фриков в кожаных штанах с какими-то побрякушками, гитара ласточкой...

Дугин: Это какие-то страшные не наши гомы, которые просто...

Лаэртский: Откуда эта любовь...

Дугин: Как бы за гранью... Кстати, по поводу колбасы. Колбаса советская - она, конечно, из отходов делалась.

Лаэртский: А щас?

Дугин: Щас тоже, говорят... Но тут важный момент. Западная колбаса делается из химии и гормонов. Маленьким свиньям вкалывают гормоны, и они за несколько дней превращаются в огромных жирных в полбыка гигантских свинин, которых тут же забивают, закалывают и расфасовывают. Это страшно ядовитая вещь. Людям питаться такой новой, упакованной колбасой просто опасно для жизни. Из-за этой еды в Америке люди все огромно жирные, а у мужчин вырастает женская грудь. Поэтому вся Америка и худеет, все эти диеты... Средний американец в 35 лет весит 120 килограмм. Это статистика. Конечно, там есть худые - но сколько же весят остальные? Если худые весят 80 или 70 - соответственно, за 200 зашкаливает среднестатистический американец? Это всё продукт знаменитой либеральной колбасы, которая состоит из химических отходов и гормонов. Наша колбаса и наши мясопродукты состоят, конечно, в значительной степени из отбросов, в том числе каких-то рабочих смазочных концов и так далее. Но всё это - абсолютно съедобная вещь, потому что живые как бы отбросы. От нашей колбасы может быть расстройство желудка, но она не приводит к биологическим мутациям, в отличие от западной. А уж музыка наша... на советскую музыку сейчас мода, советские пластинки очень хорошо расходятся. Да и всегда были параллельные какие-то музыканты, мы Ганса Зиверса слушали сегодня... или там Неумоева. Они же - советского периода как бы барды, музыканты и рокеры. У нас была и сейчас есть великолепная аутентичная музыка, которая может развиваться спокойно и без гитар ласточкой, без кожаных штанов, макдональдсов и колбасы. Ваш студент, уважаемый радиослушатель - это продукт подмены... Второй вопрос - вы говорили, что не хотят работать... что новые русские кошельки будут делать. Я думаю, они уже начинают одумываться и всё понимают... И все они уже постепенно за нас. Сейчас идёт единение в обществе на нашей основе. Слава Богу, что это настоящая консолидация, настоящее прекращение социальных битв. И богатый, и бедный осознают, что дальше в западном направлении идти нельзя, что все мы будем идти в нашем собственном, родном российском направлении.

Лаэртский: При этом хотелось бы отдельно сказать - необходимо признать, мне кажется, что с помощью... ну, культурой это нельзя назвать, безусловно - "Бон Джови" унд прочих, но тем не менее это бомба, бомба культурного скорее плана. Она, в общем-то, удачно прилетела к нам. Удачно прилетела-то! Всё-таки они и здесь немножечко выиграли. Этот студент - он в дальнейшем вырастет в мужчину...

Дугин: Я думаю, что этот студент может ещё и поменять свою точку зрения... Самое главное, что у нас в маразм впали не студенты, а наши профессора. Когда приходишь в МГУ, видишь, какие у них глаза, как они носятся, бегают - им мало платят. А это - люди, которые программировали перестройку, экономисты. Оказалось, что эти экономисты, которые все это смоделировали, объяснили превосходство западного строя молодёжи, сейчас оказались без всякой поддержки, получают две тысячи рублей, которых им не платят... Они с безумными глазами, у них бороды растрёпаны, седые патлы вьются по ветру, пиджачки заклеены каким-то лейкопластырем... Смотреть на них страшно.

Лаэртский: А под пиджачком такая ещё тепловка с надписью "Адидас"...

Дугин: Приблизительно, да... От внучка какого-нибудь доставшаяся. С физкультуры принёс, у товарища свистнул - и этот профессор напялил на себя и выхаживает. Такого рода бомжи фактически, отщепенцы, когда я выступаю в МГУ, подкатываются ко мне и говорят что-то о Хайеке, о Поппере. В глазах уже пузыри - а всё о Хайеке. Я думаю, что в ближайшее время тёмная магия пожилых людей профессорского преподавательского состава рассеется окончательно. Этим людям недолго бегать еще в кроссовках по кабинетам научных кафедр, которые явно предполагают, пусть скромные, но ботиночки. Ботинки адекватные, хорошо почищенные. Возврат к традициям нашей нормальной преподавательской профессуры идёт на глазах. Вместе с преподавателями поменяются и студенты. Такие студенты, которые оболванены и хотят быть жирными мужиками с грудьми, весить 240 килограмм и бродить по вонючим, грязным, полным мутантов улицам Нью-Йорка...

Лаэртский: Вы сейчас прямо...

Дугин: Это правда! Это - американская правда.

Лаэртский: Я сейчас только представил, слава богу, отсутствием воображения не страдаю - именно профессура... вот какое слово, да? "В этом доме живёт, например, профессор Коломийцев"... раньше как говорилось.

Дугин: И с уважением люди...

Лаэртский: Да, конечно!

Дугин: Когда они шли, орали, гитарами бренчали - и вдруг кто-то говорил: "А вот здесь живёт профессор Коломийцев"... Сразу притихала пьяная компания, заталкивали в бутылку какой-нибудь суррогат или заменитель пробки. Не то, что они боялись его, а просто из уважения к науке, к духу, к ботиночкам и отсутствию майки Adidas под пиджаком, пусть заплатанным - к всему тому, что было у советских людей, что должно быть у русских и просто нормальных людей, не западных. А эти первертные нарколыги, поседевшие какие-то молодящиеся дедушки гомоэротического направления, которыми полны кампусы американские и французские салоны - это отвратительное зрелище. Они дискредитируют знания, дискредитируют традицию, передачу. Профессор должен быть патриархом, он должен быть действительно в собственном достоинстве, не должен унижаться до студента. Студенты должны выстраиваться перед ним во фрунт каким-то образом, если они опаздывают на заседание - должны просачиваться в аудиторию тонкой струйкой дыма, ожидая получить какое-то невероятно тонкое, но душевное оскорбление. Ведь человека не обязательно бить, его достаточно уязвить, унизить словом, определённым сравнением, метафорой или остроумным замечанием. Профессура должна обладать именно этим садистическим вербальным аппаратом для того, чтобы каждый человек, который попадает в сферу их внимания, приходят студенты, сдают семинары или пропускают семинары - чтобы они могли быть уязвлены, уязвлены по-крупному, получить душевную обиду. Только тогда со старшим поколением они будут разговаривать в нормальной адекватной манере - не будут жевать, вставлять в нос себе серьги...

Лаэртский: О-о-о... да, да, да!..

Дугин: ...по дороге в институт не будут слушать всякую ерунду. Они должны слушать лекции! Представляете себе - идёт студент. Если ему дали наконец плейер, он не знает, что с ним сделать, он никому не нужен. Он предложил его в качестве экономики дара всем своим знакомым, друзьям и подругам - никто не берёт. Хорошо, пусть он вставит себе в ухо эти две...

Лаэртский: Два тампакса ушных.

Дугин: Две ушные затычки и слушает лекцию какого-нибудь уважаемого профессора по древней античной культуре. И повторяет. А прохожие, поняв, что он бормочет что-то там про...

Лаэртский: Про гипотенузу!..

Дугин: ...про Эмпедокла или про Архимеда... да... они будут почтительно расходиться и говорить: "Студент прошёл!"

Лаэртский: Студент прошёл... Да, да... Вообще, кстати, половозрелые особи в плейерах меня, например, вгоняют в страх. Не знаю почему, но для меня это ненормально. Как можно перемещаться по улице, в общественном транспорте с этими затычками... вообще, не хотел к музыке возвращаться, но тем не менее - какое-то легкомысленное, неуважительное отношение к музыке. Может быть, поэтому и музыка у нас такая, что её музыкой нельзя назвать. "Бон Джови" там... ну как можно...

Дугин: Я заметил, что с плейерами ходят обычно пожилые инженеры. Это люди, которым глубоко за 40, такие часто бывают посетителями, пациентами у психиатров. Люди прожили жизнь и вдруг оказывается к сорока, что они не реализовали и тысячной доли своих эротических подсознательных фантазий, не добились каких-то властных функций - у человека есть фундаментальная воля к власти, что необходимо... не попали в экстремальные ситуации и не стали защитниками-воинами, а просто сидели и пили чай у себя в лабораториях, кипятили в пробирках...

Лаэртский: Сухарики ели...

Дугин: Вот им сороковник. И тут - перестройка, на самом-то деле. Это - дезориентированные, бросовые люди, и вдруг им дают плейер... И они хотят за счёт этого плейера возместить всё то, что упущено. Можно только себе представить, что они с ним делают. Это страшно, на самом деле.

Лаэртский: Страшно. Страшно...

Дугин: Тем не менее, психология именно такая. Это в каком-то смысле, тоже карго культ, магический объект, те бусы, за которые купили переселенцы у индейцев Манхэттен. Плейер для него - символ свободы, и он вставляет его себе в уши, полагая, что теперь все изменится. Ничего не меняется.

Лаэртский: "Я начал новую жизнь!" - говорит он себе, поставив новую кассету.

Дугин: Представляете, какое разочарование постигнет их, когда они, некоторое время спустя, увидят, что все не только не меняется к лучшему, но еще и разваливается на глазах. Когда уходит жена, которая, казалось бы, была надёжно закреплена за квартирой и так далее. Потому что та же перестройка и демократизация внушили, что у женщины в 40 лет начинается активная половая жизнь, и что теперь пора массажистов и визажистов, эмансипации, биллиарда и сигарет.

Лаэртский: А что делать ей с этим боровом в застиранном свитере? - думает она...

Дугин: Он ей уже надоел за 20 лет, она смотрит на него и понимает, что и раньше иметь дело с ним было достаточно скудно, действительно - скучный человек, но когда он со своим плейером - это уже переходит все границы.

Лаэртский (радостно): Молодящийся такой, да?..

Дугин: Естественно, семьи рушатся...

Лаэртский: Дети не рождаются!.. Или остаются без родителей, попросту.

Дугин: Или рождаются, но лучше б они такие не рождались, на самом-то деле.

Лаэртский: Да, да...

Дугин: Возникает критическая социальная ситуация. Всех эти людей нужно срочно отучить от следующего тезиса: "Наслаждайся собой", "Будь собой". Вместо этого нужно говорить: "Ты - инженер! Во-первых, немедленно вытащи из ушей...

Лаэртский: Эту гадость!..

Дугин: ... которая находится в них и слушай внимательно. Тебя больше не зовут Пётр Петрович Самогонов или там Златогорский. Ты теперь член нового евразийского общества № 687. Твои задачи - копать, звенеть, говорить".

Лаэртский: Наливать в пробирку что-то...

Дугин: Строго причём. Очень жёстко и с полной внутренней свободой. Все люди - и тот, кто работает, и тот, кто слушает плейер, и студенты, и одичалые преподаватели в "адидасах" - все они ждут, когда к ним придет действительно настоящая жизнь. Отложенная, забытая, которая, по их словам, им не нужна, что они "осваиваются с рынком", "адаптируются"...

Лаэртский: Дескать, "мы новые люди"...

Дугин: Но ждут они прихода того, что действительно вот-вот придёт. Они ждут настоящего. Того, что всех построит, выстроит... причём тоталитаризма такого уж сурового, жестокого не надо, в людях есть желание общности, цельности, того, что называется тоталитаризмом. Они сами всё построят, надо просто сделать символическую заявку, сказать: "Ребята, с этим мы закончили!" Бандформирования сдают оружие, инженеры сдают...

Лаэртский: Плейеры...

Дугин: Плейеры, визажисты сдают визаж свой собственный...

Лаэртский: Приезжие - арбузы.

Дугин: Совершенно верно!.. Приезжие сдают арбузы, психоаналитики сдают свои кушетки, на которых они развлекались... и - всё!

Лаэртский: И начинают заниматься делом...

Дугин: Страна всех требует. Потому что всем найдётся место. Все смогут реализовать свою свободу по делу.

Лаэртский: Знаете, буквально вчера мы провели такой эксперимент, правда, не на добровольцах, а прям на станции. Мои люди со шприцами с релашкой гонялись и всем, кого отлавливали, вкатывали дикую дозу, от которой те падали, где ни попадя. Их потом стаскивали в определённую комнату. Когда, по расчётам, срок действия лекарства подходил к концу, их резко будили и спрашивали: "Кто ты?" В лучшем случае, люди называли своё имя, но ни один из них не назвал свою должность, даже если в момент отключения он находился на служебном месте. Постепенно название своей функции в обществе у людей стирается из памяти. Помните, как раньше было при таких экспериментах? "Кто ты?" - "Я фрезерный станок М-16" - он говорит. У человека полная ассоциация себя со своей ячейкой в гигантском муравейнике, где он чувствует себя нужным, полноценным и свободным человеком. А сейчас: "А почему вы спрашиваете?" - это что за американизмы? Или, например, я у него спрашиваю: "Ты кто?" - а он: "А ты кто такой?" Ответ вопросом на вопрос оскорбителен - пришлось ещё ему релашки... Сразу чтобы...

Дугин: Есть такая поговорка, не совсем адекватная, о том, что если человека разбудить среди ночи, он ответит то, что знает наверняка. Это касается западных людей, именно их можно разбудить среди ночи и задать им вопрос. То, что они хорошо знают, они ответят. То, что плохо знают - будут сомневаться. Интересно, что евразийские народы, особенно русские, отличаются совершенно иной чертой - если их разбудить среди ночи и что-то спросить, они ответят на тот вопрос, на который в состоянии бодрствования не ответили бы. Если бы разбудили русских среди ночи года три назад с вопросом: "Кто будет следующим президентом?" - Пятьдесят процентов из них сказали бы, что им будет Путин, а при вопросе: "Как тебя зовут?" они бы смутились. Русским людям снятся другие судьбы, другие имена и другие функции. Обычное и известное спросонья они воспроизводят с трудом. В этом отношении данная поговорка относится к западным людям, к людям с чётким рационализмом, которые во сне продолжают жить обрывками своей рациональной жизни. Русские люди живут во сне совершенно иной жизнью. В этом наш секрет.

Лаэртский: Я в этом убедился...

Дугин: Мы - нация сновидений. Чем больше сновидений, тем более нормально у нас проходит бодрствование, как некий небольшой промежуток между нормальной, полноценной жизнью, где Ваня одновременно и Ваня, и Петя, и Федя, и цветок, и горшок, и станок, и главный...

Лаэртский: И в то же время он един.

Дугин: Он един. Един во многих формах. Такое сонное существование гораздо полнее скудных фрагментов - ну пошёл, поработал, получил зарплату, поругался с приятелем, остановил гаишник - всё это, на самом деле, химера. Русский человек понимает относительность ценности бодрствования, он очень любит сон, он даже, бодрствуя, спит. Если нормального русского человека толкнуть в бок даже в период бодрствования с вопросом: "Как тебя зовут?" - он обязательно ответит какую-нибудь ерунду или начнёт вилять.

Лаэртский: Вилять, да-а...

Дугин: Потому что он не хочет строгой определённости...

Лаэртский: Он не хочет показать, что спит.

Дугин: Да, на самом деле, он внутренне видит сновидения и что всё, происходящее вокруг, ему кажется и чудится. Вы обратили внимание, как русские люди рассматривают всё, что вокруг. Они рассматривают одним образом, а в глазах у них совершенно иные отражения. Обратите внимание, кажется, что у человека в зрачках отражается то, что стоит напротив. Это только так кажется. Если мы вглядимся в зрачки людей, мы увидим, что отражается совсем другое. Стоит, например, напротив рекламного щита - а у него в глазах ресторан. Я подчас подхожу к людям и начинаю пристально смотреть им в глаза, меня даже пугаются. Иногда даже веки поднимаю...

Лаэртский: Я тоже часто подхожу с такими целями к нашим сотрудникам. Вроде сидит человек за компьютером, посмотришь ему в глаз, а там не компьютер, там Анька...

Дугин: Или какие-то более сложные картины.

Лаэртский: Есть ещё межрамье, этап перехода между периодом сна и бодрствования, когда человек, проснувшись, испытывает по поводу сновидения определённые чувства. Как правило, здесь, на данной территории они носят негативный характер... Или я тут не прав? Вы не знаете, не проводился ли опрос с целью выяснить, в каком состоянии люди чаще просыпаются? Люди разных укладов, разных территорий - например, в Намибии... Сожалеют ли они о сне, нравится ли им больше, чем сон, реальность? Ведь можно...

Дугин: С помощью этого можно построить специальную карту новой географии относительно снов. Географию сновидений.

Лаэртский: Кто-нибудь делал подобное?

Дугин: Есть такие исследования статистические. Очень интересно, что они тесно связаны с проблемой границ, о которой мы говорили чуть раньше. На самом деле, граница между сном и бодрствованием отражает то, есть ли у государства граница и чётко ли её ощущают. Например, у швейцарца, живущего в очень маленьком пространстве или жителя графства Монако разница между сном и бодрствованием колоссальна. Просто колоссальна. Более того, люди маленьких государств с явными границами вообще не помнят сновидений. Они с огромным трудом могут их вспомнить, на самом-то деле. В маленьких государствах есть даже специальные школы, где жителей учат видеть сны и хотя бы немножко их вспоминать, потому что у человека без сновидений есть только рациональная жизнь - банк, работа, какие-то обычные увеселения, гамбургер, пепси-кола, машина... а между ними просто пауза. Сегодня пепси-кола - и завтра пепси-кола. И вчера пепси-кола. А между ними просто чёрные паузы, в которых ничего нет. Это - границы. Границы настолько сильны, что душа ночью не контактирует с ними и в бодрствовании у них нет никаких чувств. В бодрствовании эти люди просыпаются абсолютно спокойными, как будто ничего не было. И наоборот - русские люди не могут отойти от снов иной раз до самого вечера...

Лаэртский: Да, да-а-а...

Дугин: Они забывают о своих сновидениях лишь тогда, когда снова ложатся спать. Тогда они избывают своё чувство.

Лаэртский: Я недавно подслушал такой разговор, одна девушка спрашивает другую - почему она такая грустная, а та ей отвечает, дословно: "Я всё ещё нахожусь под впечатлением сна". Я так - раз, на свой "Ролекс", золотой, кстати - а время-то уже девять вечера...

Дугин: Она только отойдёт от впечатления сна - и опять скоро спать... Поэтому такой простой модели - как человек воспринимает свои сны, проснувшись, нету. Сны сами по себе имеют очень многомерный характер. Они не бывают хорошими или плохими, счастливыми или несчастными. Даже когда во сне человека мучают, издеваются, его садируют - он может параллельно испытывать очень странные, не квалифицируемые как приятные - но особые ощущения. Или наоборот - он там летает и чувствует, что что-то не так, что у него отрастает хвост или кожа горит в том полёте. Или он покрывается каким-нибудь волосяным покровом параллельно этому. Возникает очень сложная гамма восприятия, которая не укладывается в рациональную двоичную логику. Поэтому, когда русский человек просыпается, он находится еще долгое время в остолбенении - не от конкретного сна, а от самого факта сна. Он думает: "Я спал? А я проснулся?" - и сидит так до обеда где-то...

Лаэртский: Да-да-да!..

Дугин: А потом, когда дела захватывают, всё время ходит завороженный - как это произошло? К вечеру, действительно, слегка...

Лаэртский: Пелена спадает!..

Дугин: Пелена спадает, но тут пора уже опять ложиться спать и это повторится заново... Потому, что страна большая и границы большие.

Лаэртский: Не приходила вам в голову мысль, что это всё-таки связано с определёнными излучениями Земли? Может быть, и животные наши... ведь животные видят сны? Среднестатистическая российская кошка видит более яркие сны, чем кошка новозеландская или чикагская?

Дугин: Несомненно. Широко понятый этнос включает в себя не только людей, он включает в себя и животных, которые живут на этой территории, приручились в данном этническом контексте. Русская кошка, на самом деле, может иметь право на своеобразное гражданство.

Лаэртский: Так же, как египетская кошка. ЕК сокращённо.

Дугин: Конечно. Или там - русская собака, русская свинья, русская птица... русский индюк, например. Это не просто породы другие.

Лаэртский: Вообще организм другой.

Дугин: Если американский индюк поживёт некоторое время среди русских индюков, возникают фундаментальные способы адаптации. Во-первых, у них общение совершенно другое, реакции другие... Либо он адаптируется и станет русским индюком - начнёт так же вразвалку ходить и так далее... Либо его просто заклюют. Говорят, что только ежихи пожирают своих младенцев - ничего подобного. У меня есть группа биологов, которые занимаются аномальными явлениями, они говорят, что распространено пожирание разными видами себе подобных, это малоизвестный факт.

Лаэртский: Каннибализьм этакий.

Дугин: Русские кошки могут разорвать другую кошку, если она будет, например, из Германии.

Лаэртский: Птицы могут так же залётную...

Дугин: Голуби, например - казалось бы, куда тише, спокойнее... оказывается, и среди голубей есть агрессивные особи, которые могут задрать другого голубя. Они, правда, его не едят - но заклёвывают. Могут заклевать...

Лаэртский: Если из Парижа кто-нибудь придёт. Или с этой... площади Трафальгарской...

Дугин: Такие вещи есть и среди насекомых. Животные сложнее, у них есть своего рода душа, пусть не такая как у нас - но, может быть, в чём-то и поинтереснее, поэтому сны муравья, сны комара или грёзы бабочки могут представлять собой полноценный мир. Нам нужно избавиться от нашего чванства по отношению к животному миру - что мы такие молодцы, что ходим в "Макдональдс", например... Я когда искал, где у вас вход - тут баррикадируются по ночам, заставляют...

Лаэртский: Да, забивают кирпичом... чтоб не прошёл он.

Дугин: Я с трудом прорвался...

Лаэртский: Ну, там за шнурок надо было дёргать. И она вываливается.

Дугин: А я не сообразил... Я ногой по этому прям...

Лаэртский: Ну ничего... С утра починят.

Дугин: Я разнёс эту стену, к сожалению... Там стояло несколько человек и, когда я в первый раз попытался прорваться, они там стояли - и второй раз... Они там, видимо, гуляли по Арбату. Но глаза у них были абсолютно пустыми. Если в этот момент взять увеличительное стекло и посмотреть в глаза муравья или зрачки таракана, внимательно исследовать - то картина, которая в них была, была бы более интересна... Тараканы очень жестокий, кстати, народ.

Лаэртский: Да, да-а!.. Я, кстати, видел, как они пожирали своего раненого. Прямо у меня на глазах.

Дугин: Очень осмысленный, очень тонкий, агрессивный народ. Поэтому, мне кажется, наше такое двуногое чванство по отношению к животному миру...

Лаэртский: Это гордыня, попросту говоря. Грех.

Дугин: Гордыня. Видовая гордыня. Мы должны внимательнее относиться к снам, к этнической принадлежности, к бихевиоризму наших братьев, и даже называть их не меньшими, а большими. Вот корова - мы говорим "братья меньшие"... Корова больше?

Лаэртский: Бо-ольше!

Дугин: Так они получаются братья наши большие?

Лаэртский: Да, да-а... Может быть, опять обратимся к звонкам... Доброй ночи, вы в прямом эфире, наше внимание к вам беспредельно.

Слушатель: Здравствуйте. У меня несколько вопросов к уважаемым собеседникам. Если можно, я их расположу в таком порядке...

Лаэртский: Да конечно, да...

Слушатель: Первый вопрос такой - существуют ли, по мнению глубокоуважаемых, абсолютные критерии добра и зла? Второй вопрос такой - теория сверхчеловечества в интерпретациях Ницше, Стругацких, скажем - "Волны гасят ветер" и, например, "Матрица" - фильм такой, да?...

Лаэртский: Мы же по телевидению уже определились, кто из нас с Александром что смотрит. Извините. Продолжайте, да.

Слушатель: Да, но я уже третий вопрос забыл - мне интересно послушать мнение глубокоуважаемых.

Лаэртский: Хорошо, спасибо. До свидания.

Слушатель: До свидания.

Дугин: Что касается абсолютных критериев добра и зла... вы знаете, добро и зло - понятия морали. Понятие морали резко сужает в каком-то смысле специфику многомерности мира. В православной традиции, конечно, есть представления о добре и зле, но это один пласт. Есть очень много парадоксов в оценках, которые даются духовной, православной традицией. В подлинном священном учении добро теряет свой узкорациональный характер. Добро становится очень сложным понятием, равно как и зло. Есть представление о скрытых святых, которые внешне ведут греховный, злой образ жизни, но внутри являются святыми. Есть византийская легенда о том, как один святой старец спасался в пустыне. Он был абсолютно чистым. К нему присоединился второй старец. Вместе они занимались только тем, что постились, молились, питались акридами, носили власяницы, спали на камнях, вели аскетический образ жизни. Однажды к ним пришел путник. Они у него спрашивают: "Есть ли в мире кто более святой, чем мы?" - "Вы знаете, есть". - "А кто?" - "Это зеленщик, который живет в Яффе". - "Как он может быть более святым? Известно, что он всех обвешивает! Он греховный человек!" - "Дело в том, что в этого человека вселился дьявол жадности, который заставляет его обвешивать ещё больше. Да, он всех обвешивает и обворовывает, но он дико сдерживается от того, чтобы не обворовывать ещё больше, и если бы вы знали, какие муки преодолевает этот человек в борьбе с собой, вы бы поняли, что наши усилия, которые мы прилагаем, чтобы поститься, молиться и бодрствовать - ничто по сравнению с усилиями человека, который обвешивает на полкило, но не обвешивает на 700 грамм" - "А есть ли кто-нибудь святее зеленщика?" - "Есть. Император". - "Он же живёт в роскоши!" - "Да, но он очень любит скачки. И если конь, за которого он болеет, начинает проигрывать, его так и подмывает начать кричать, стучать посохом, но он сдерживается и не показывает виду, что переживает. По его каменному и абсолютно бесстрастному лицу ничего прочитать невозможно. Так он преодолевает невероятные муки в борьбе со своей гордыней, со страстностью и так далее". Это пример того, как парадоксально отвечает на проблему добра и зла православная мистическая византийская традиция. У нас на Руси всегда почитали юродивых - например, Ивана Яковлевича Корейшу, он хоть и был заключён в сумасшедший дом, но тем не менее был крупнейшим русским юродивым, к которому потоком сходились люди. Этот человек был вне морали - в пост он ел мясо, испражнялся на головы дамам, которые посещали его в грязной клинике, но тем не менее почитался святым. Даже песок, который он обмачивал, собирался людьми и служил исцелением. Было это добро или зло - сказать трудно. Мы вне этих категорий. Я полагаю, что эти понятия существуют. Всё, что о них сказано в церковной традиции, верно - я не хочу поправлять. Но я просто хочу обратить внимание на стремление обычных людей вульгаризировать и банализировать это сложнейшие темы. Всё гораздо сложнее. Существуют проповедники добра и проповедники зла, что гораздо реже, но более интересно, потому что если человек проповедует зло, значит он хотя бы немножечко поинтереснее того, который проповедует добро.

Лаэртский: Надо иметь определённую смелость.

Дугин: Смелость, да. Хотя это, может быть, недалеко от первого случая - проповедника добра - но это уже что-то, да? Я считаю, надо, не отрицая существования добра и зла, относиться к этому не относительно, упаси Бог, но именно тонко. Самое страшное и неприятное - лицемерие, тупость и ханжество, когда люди начинают оперировать вещами, которые не прожили, не выстрадали, вглубь которых не заглянули, которые им просто ничего не стоили. Самое неприятное - это бесплатное, не оплаченное кровью, душой, жизнью своей высказывание, каким бы оно ни было. В частности - поучение какое-нибудь, которое не выстрадано и не выношено. Цена ему - ноль. Поэтому проблема добра и зла - проблема очень сердечная, духовная, внутренняя. Поэтому ответить на это формально нет никакой возможности. Что же касается сверхчеловека - эта концепция очень интересная, потому что действительно периодически возникает ощущение некой неадекватности нашего человеческого вида, или, по крайней мере, неадекватности того, как он пользуется тем набором качеств и предпосылок, которые ему даны. Из-за этого хочется чего-то фундаментального, радикального и нового. Ницше говорил: "Что есть обезьяна для человека? Это стыд и жалкое уродство. Что есть человек для сверхчеловека? Это стыд и жалкое уродство". Если мы испытываем от нашего вида стыд и жалкое уродство - значит, в нас проклёвывается клюв очень странный, непредсказуемый и, возможно, рискованный, клюв сверхчеловека.

Лаэртский: Известно ведь такое чувство, как совершенно дикий стыд за кого-то. Стыд за другого человека, не за себя. Вот он как квалифицируется в данном случае?

Дугин: Смотря какой. Иногда настолько стыдно, что даже становится стыдно за то, что тебе стыдно. Есть такие персонажи, мы некоторых упоминали в сегодняшней передаче, которые вызывают такое щемящее чувство стыда, что противно жить после этого. Возможно, предельная эскалация этого чувства может быть распространена и на стыд за человечество.

Лаэртский: Стыд за человечество является необходимым атрибутом сверхчеловека? Должен ли он испытывать стыд за братьев своих - ну, не меньших, а просто за братьев?

Дугин: Просто за братьев... Ну, говорят - да. В конце "Заратустры" у Ницше есть такая сцена, когда на горе собрались высшие люди, и Заратустра сидел с ними в пещере, поучал их, потом вышел и сказал: "Да, хороши эти высшие люди, выше них нет никого, но все-таки слишком дурно от них несёт!" Заратустра был устыжён не низшими, не такими как бы пельменными - а высшими. Наверное, если представить себе сверхчеловека или его потенциал, волю к нему, какое-то чувство стыда за двуногих у него присутствует. Интересно, что за четвероногих, крылатых, зобатых, хвостатых, рогатых подобного чувства нет. Бобры, к примеру, удивительные архитекторы, муравьи - суперстратеги. Орлы - дерзкие, индивидуалистичные, но в то же время прозорливые, зоркие и жестокие хищники. Каждое животное чем-то характерно...

Лаэртский: А корова - добрая...

Дугин: Корова добрая и спокойная, у неё умные глаза.

Лаэртский: Очень умные...

Дугин: Особенно у русских коров.

Лаэртский: Кстати, знаете, недавно мы ездили со спецзаданием в Смоленскую область. Значит, едем, смотрим - поле. Стоит мужик, держит корову за рога и в упор на неё смотрит. Мы думаем - может, помощь нужна... может, она его забодала и он мёртвый завис. Вылезаем из автомобиля, подходим: "Мужик, что там? Что такое?" Оказалось - это так называемая глазотерапия. То есть, он смотрит корове в глаза и питается от неё в принципе нейтральной, но, тем не менее, позитивной энергией, не скорректированной никакими положительными или отрицательными моментами. Просто позитивная. И тёплая... Вот так.

Дугин: Это традиционно русское...

Лаэртский: Занятие!..

Дугин: Традиционно русская форма. У нас рядом с домом полный сад пожилых людей с сединой в бороде, которые гладят деревья.

Лаэртский: Да!

Дугин: Вот это - новаторство.

Лаэртский: Нет, они обнимали раньше. А сейчас, видать, им запретили.

Дугин: Вся кора уже потрескалась, на самом-то деле, бедные от этого уже стонут. А они всё гладят и обнимают их. Вот это - новизна. А коровотерапия - одна из самых традиционных форм. Козотерапия... Но самое лучшее - это свинотерапия!

Лаэртский: Свинотерапия, да! Ещё есть куротерапия - но это для маленьких. Для маленьких детей, которые боятся ещё большого крупного рогатого скота. Ещё телефонный звонок послушаем. Здравствуйте, вы в прямом эфире и наше внимание к вам беспредельно. Говорите, пожалуйста.

Слушатель: Добрый вечер.

Лаэртский: И вам аналогично.

Слушатель: Меня тоже зовут Александр, как и вас, и вашего гостя. Я в последнее время наблюдаю тенденцию - люди пытаются отталкивать общение...

Лаэртский: Что пытаются?

Слушатель: Отталкивать общение. Люди перестают общаться с другими людьми, они заменяют это какими-то другими вещами - просмотром телевизионного ящика, например. На своём личном опыте - допустим, возвращаюсь вечером домой и думаю: "Дай загляну к старому другу!" Да?

Лаэртский: Да!

Слушатель: Звонишь ему в дверь, он удивлённо открывает - и виден у него в глазах прямо такой испуг лёгкий и недоверие. То есть, он сразу думает, что мне от него надо. То ли я у него денег хочу занять, то ли ещё что-то. А я просто к нему захожу пообщаться.

Лаэртский: Ну... А вопрос-то, собственно, в чём? Простите, мы немножечко не поняли. Вероятно, вы действительно до того момента заходили к нему не просто так? Если уж не за деньгами - то надеялись, что за общением он вам там даст, например, еды какой-то? Это ж тоже не всегда приятно - он на себя, любимого, наготовил колбасы унд сарделек, а тут вы, понимаете! Может такое быть? Ведь общение у вас с вашим другом происходит не за пустым столом, скажите честно!

Слушатель: В основном не за пустым.

Лаэртский: Во-о-о-от...

Слушатель: Однако же, когда он ко мне заходит, меня это всегда приятно удивляет, я всегда ему говорю: "Проходи, садись... наливай"... Я сформулирую вопрос - почему вообще такое происходит, что человек предпочитает общению с себе подобными телевизор или что-то другое. Почему он боится даже своих друзей?

Лаэртский: Понятен вопрос... Спасибо.

Дугин: Я думаю, что есть такие люди, которых все боятся. Есть фундаментальный зазор между тем как человек воспринимает себя сам и как воспринимают его окружающие. Есть ужасные и малоприятные люди - косые, хромые, с кривой ухмылкой, малообразованные, достаточно ограниченные, очень навязчивые - которые, глядя в зеркало или оставаясь наедине с самими собой, считают, что они - просто подарок для всех друзей и знакомых. Им удивительно, что люди от них стараются вежливо ускользнуть. Это первая гипотеза.

Лаэртский: Это ни в коем случае не намёк на позвонившего радиослушателя.

Дугин: Нет, просто бывают такие случаи, известные статистически.

Лаэртский: Бывают... Отсутствие, так сказать, самокритичного взгляда на себя.

Дугин: А во-вторых, действительно... На Западе ведь люди в гости ходят обязательно со своим пакетом. Садятся и из своего пакета лопают. Если кто-то потянется к вашему пакету - это просто будет скандал. Гость пожирает свой собственный пакет, а если вы к нему потянулись - поднимется крик: "Что вы делаете, это мой пакет, я его купил!" То же самое будет, если потянуться к тому, что лежит на столе, потому что на Западе это предназначено исключительно для хозяев.

Лаэртский: Тоже неприятность...

Дугин: У нас сейчас вводятся либеральные отношения и нам пытаются навязать этот момент. Может быть, ваш знакомый уже прошел курс маркетинга, вхождения в либеральную рыночную экономику - и первым делом обращает внимание на то, что у вас в руках. А у вас в руках пусто.

Лаэртский: Из-за этого он насторожен!

Дугин: А вы живёте правильными принципами. Я думаю, мы вернёмся к нашим традициям, когда можно к другу приходить без спроса и в любое время.

Лаэртский: И в дверь звонить нельзя, по логике. Она должна быть открыта.

Дугин: Её нужно выбивать ногой и кричать: "Вася, какая радость - я пришёл!"

Лаэртский: Доставай!

Дугин: Доставай всё, что есть, да... Ведь люди часто забывают о своих собственных интересах, когда их в три часа ночи будят друзья. С одной стороны - это неприятно, а другой - может быть, и сон не очень хороший снился... А он и не знает, что внутри у него есть потенция пообщаться.

Лаэртский: А может быть, по телевизору показывали "Бриллиантовую руку"...

Дугин: Так что не опускайте руки, наш друг! Приходите к своим друзьям в разное время, приносите или не приносите с собой ничего. Приходите с гитарой, играйте под окнами, старайтесь развеселить человека. Сразу с порога спойте ему какую-нибудь песню или расскажите новый анекдот.

Лаэртский: Или лучше станцуйте какую-нибудь джигу!

Дугин: Да...

Лаэртский: Да!

Дугин: То есть, в любой форме старайтесь проявить свою открытость к нему.

Лаэртский: Щас мы ненадолго прервёмся...